– Потому что есть вещи, которые должны оставаться приватными, – наконец сказала я, тщательно подбирая слова. – Спальня – это место для отдыха и сна. Туда не должны заглядывать чужие глаза.

– А камеры на кухне – это глаза папы, да? – Илья смотрел на меня серьёзно, не по годам вдумчиво.

– В каком-то смысле, – осторожно ответила я. – Папа хочет знать, что с нами всё в порядке, даже когда его нет рядом.

– Но разве это нормально? – Илья нахмурился. – У Миши дома нет камер. И у Саши. И вообще ни у кого из моих друзей.

Я замерла, не зная, что сказать. Мой сын задавал вопросы, которые я сама боялась себе задать. Он видел ненормальность нашей ситуации с той ясностью, которая свойственна только детям.

– Разные семьи живут по-разному, – выдавила я наконец. – У нас… особенный дом. Папа очень заботится о безопасности.

Илья помолчал, размешивая ложкой остатки каши в тарелке.

– А от кого он нас защищает? – спросил он вдруг. – От плохих людей?

Ни от кого, он просто чёртов параноик и тиран, – пронеслось у меня в голове, но я только кивнула:

– Да, милый. От плохих людей.

– А как понять, кто плохой, а кто хороший? – не унимался сын.

Я посмотрела на него, такого маленького, но проницательного. Мне захотелось обнять его крепко-крепко и никогда не отпускать.

– Хороший человек заботится о тебе так, чтобы тебе было хорошо, – сказала я тихо. – А не так, чтобы ему было спокойно.

Илья кивнул, будто это объяснение имело для него смысл. А потом задал очередной непростой вопрос:

– А папа какой? Хороший или?..

Я не смогла сдержать резкий вдох. Камера. Она всё записывает. Если Роман услышит этот разговор…

– Папа очень любит тебя, – сказала я, вставая и начиная убирать посуду. – И делает всё, что считает лучшим для нашей семьи.

– Ты не ответила, – заметил Илья, но больше не стал настаивать.

Когда я укладывала его спать вечером, он вдруг сказал, глядя куда-то в потолок:

– Знаешь, мама, я думаю, что хорошие люди не заставляют других бояться.

Я застыла, окаменев от его слов.

– С чего ты взял, что я боюсь? – осторожно спросила я.

Илья повернулся ко мне, его глаза были серьёзными:

– Я вижу. Когда папа приходит, ты всегда становишься другой. Как будто надеваешь маску. И дышишь по-другому. И голос у тебя меняется.

Я не знала, что сказать. Мой маленький сын видел меня насквозь. Видел то, что я пыталась так тщательно скрыть.

– Иногда взрослые отношения бывают сложными, – произнесла я наконец. – Но я всегда буду рядом с тобой. Всегда буду защищать тебя. Обещаю.

Я поцеловала его в лоб, выключила ночник и пошла к двери.

– Мама, – позвал Илья, когда я уже была на пороге. – А ты не можешь просто уйти? Мы бы вдвоём где-нибудь жили. Без камер.

Моё сердце сжалось. Я обернулась, смутно различая его силуэт в темноте:

– Спи, малыш. Давай обсудим это завтра.

– Ты всегда так говоришь, – пробормотал он сонно. – А потом никогда не говоришь.

Я вышла из комнаты, прикрыла дверь и прислонилась к стене, чувствуя, как по щекам текут слёзы. Мой сын… Он видел всё. Понимал всё. И уже проецировал эту модель отношений на свою будущую жизнь.

Что я делаю? Какой пример подаю ему, оставаясь? Показываю, что любовь – это контроль? Что нормально бояться человека, с которым живёшь?

В ту ночь мне снова приснился сон. В нём мы с Ильей бежали. Но теперь я точно знала, куда: к тому маленькому домику, который он нарисовал. К месту, где нет камер, GPS-трекеров, постоянного напряжения и страха.

К свободе.

И когда я проснулась, что-то изменилось. Внутри меня появилась решимость: тонкая, хрупкая, но настоящая. Я больше не могла продолжать в том же духе. Ради себя. Ради Ильи.