Она исчезла. Растворилась в этом доме, в этом браке, в этом страхе, который стал неотъемлемой частью каждого дня.

Но что-то во мне еще билось. Что-то упрямое, яростное. Что-то, что не позволяло полностью сдаться. И это что-то сейчас шептало: ради Ильи. Ты должна быть сильной ради него. Ты должна показать ему другую модель взаимоотношений. Другой мир. Чтобы он не стал таким, как Роман.

***

– Лея, милая, все ли хорошо? – голос Елены Михайловны, соседки по дачному участку, вырвал меня из задумчивости. – Ты так побледнела.

Мы сидели в беседке на нашей загородной даче, пили чай. Роман уехал с Ильей на рыбалку – редкий случай их совместного времяпрепровождения без моего присутствия. Елена Михайловна, пожилая профессор литературы, часто заходила к нам, когда мы приезжали на выходные. Роман не одобрял этого общения, но и не запрещал открыто – видимо, потому что она была женой влиятельного чиновника и к тому же достаточно пожилой, чтобы не представлять в его глазах «угрозы».

– Просто устала, – я попыталась улыбнуться. – Плохо спала.

– Кошмары? – спросила она, внимательно глядя на меня поверх очков.

Я замерла, не зная, как ответить. Кошмары? Да, каждую ночь. Только они не прекращались с пробуждением.

Елена Михайловна вдруг накрыла мою руку своей сухой, теплой, с выступающими венами.

– Знаешь, – сказала она тихо, – когда я была в твоем возрасте, я тоже жила во сне. В смысле, настоящая я та, что думала, чувствовала, мечтала – существовала только в моих снах. Наяву же была лишь тень, исполняющая роль.

Я потрясенно посмотрела на нее. Эта элегантная, уверенная в себе женщина… тоже?

– Моя мама часто говорила: «Молчание – золото», – продолжала Елена Михайловна. – Особенно для женщины. Не спорь, не возражай, не имей своего мнения. И я поверила. На двадцать лет поверила, представляешь?

Она покачала головой, глядя куда-то вдаль:

– А потом он умер. Мой первый муж. И знаешь, что я почувствовала? Не горе. Не утрату. А свободу.

Я не могла пошевелиться. Не могла дышать. Её слова проникали прямо внутрь, разбивая что-то, что я тщательно строила годами: стену отрицания, стену «так надо».

– Почему… почему вы мне это рассказываете? – прошептала я.

Елена Михайловна мягко улыбнулась:

– Потому что иногда нам нужно услышать чужую историю, чтобы признать свою собственную.

Она помолчала, потом добавила еще тише:

– И потому что вчера я видела, как ты дернулась, когда он поднял руку, чтобы поправить тебе волосы. Это не нормальная реакция, Лея. Это реакция человека, ожидающего удара.

Я почувствовала, как к глазам подступают слёзы. Как внутри что-то ломается, не от боли, а от облегчения. От того, что кто-то видит. Кто-то знает. Кто-то называет это вслух.

– Я не знаю, что делать, – слова вырвались прежде, чем я успела подумать.

– Сейчас – ничего, – Елена Михайловна сжала мою руку. – Просто знай, что есть выход. Всегда есть выход. И моя дверь всегда открыта для тебя. Что бы ни случилось.

Когда я услышала звук подъезжающей машины, я быстро отдернула руку и вытерла глаза. Елена Михайловна с пониманием кивнула и начала говорить о своих розах, как будто мы всё это время обсуждали садоводство.

А я впервые за много месяцев почувствовала что-то, похожее на надежду.

***

– GPS на твоем телефоне глючит, – сказал Роман вечером, просматривая что-то на своем ноутбуке. – Иногда пропадает сигнал.

Я замерла посреди комнаты, сжимая в руках блокнот, в котором составляла список покупок на неделю.

– Правда? – я сделала удивленное лицо. – Наверное, что-то с новой системой обновления.