— Вот теперь задышало, — довольно сказал он, закрывая решетчатую заслонку. — А то, простите госпожа, вчера тут было как в леднике.

— Теперь — как в летней грядке, — усмехнулась Тилла, проходя мимо с мисками. — Если кашу не съедим, можно будет посадить в ней редис.

Дети, уже сидевшие за столом, рассмеялись.

— Редис в каше! А репу? Репу тоже можем посадить?

— А как же!

Пока девочка отвлеклась на вопросы, ее младший брат попытался втихаря стащить кусочек булки, но та отвесила ему ложкой по руке, словно видела затылком. Они не ссорились — это была игра. Беззлобная, настоящая. Я смотрела на них и чувствовала, как утихает напряжение, жившее во мне с ночи. Как будто они — с их хихиканьем, хлебными крошками на скатерти, сползшими носками и вихрами — создавали вокруг неуязвимую зону уюта.

Я села на своё место, и Ания тут же поставила передо мной глиняную чашку с травяным настоем. Пахло чабрецом и мёдом. Я поднесла кружку к губам, обхватив её пальцами, чтобы согреться. Руки всё ещё были холодны, несмотря на жар камина.

— Ммм, горячий. Спасибо, — тихо сказала я.

— Пейте на здоровье, госпожа, — улыбнулась Ания, вытирая руки о фартук. — И хоть одну булочку съешьте. Вы вчера почти ничего не ели.

— Обещаю. Сегодня съем целых две, — ответила я и действительно отломила кусочек сдобного хлеба, густо намазав его маслом и вишнёвым вареньем.

Так, под звуки ложек, невнятные рассказы детей о снах и редкие замечания Мартена о погоде, утро понемногу наливалось теплом. Казалось бы, такие простые вещи. Но именно они делали этот замок живым.

32. 6.2

После завтрака, когда миски опустели, Тилла надела плащ и накинула капюшон. Гедрик уже оседлал лошадь и стоял у крыльца, привязывая к седлу вьюк.

— Всё помнишь? — спросила я, протягивая ей сложенный список.

— Одеяла, бинты, продуктовые запасы, тёплая одежда, — отозвалась она, пряча бумагу за пазуху. — Я ещё сама добавила кое-что. У меня рука набита — двое детей, не забывай.

— Если останутся монеты — возьмите яблок. Не из списка, но пусть дети порадуются, — добавила я, глядя на девочку, что всё ещё доедала кашу, болтая ногами.

— Будет сделано, — кивнул Гедрик. Он выглядел собранным, но усталым. Глаза выдавали: не спал.

— Постарайтесь вернуться до темноты.

— Вернёмся, — пообещал он.

Мы обменялись короткими, но искренними взглядами. Эти люди были мне не роднёй, не вассалами — но я чувствовала ответственность. Вина ли в этом моё имя? Моё происхождение? Или просто сердце, которое не успело ожесточиться?

Когда их лошадь скрылась за изгибом дороги, я задержалась на крыльце ещё на миг. Воздух был прохладным, пахло печным дымом и влажной листвой. Где-то каркнула птица. День начинался.

Я вернулась в дом, плотно прикрыв за собой дверь, и направилась к Мартену, который как раз уносил пустые миски на кухню.

— Мартен?

Он обернулся.

— Спустимся?

Он замер, а затем понял, о чём я.

— Да, госпожа. Сейчас за лампой схожу.

— И пусть Ания приглядит с детьми, — добавила я. — Мне не хочется, чтобы они ходили в подземелья.

— И правильно. Там и взрослому не по себе. А дитю — и подавно.

Пока он шёл за лампой, я остановилась в зале, прислушиваясь. Замок был тих. Но я уже чувствовала — скоро этой тишине придётся уступить место голосам. Слезам. Надежде. Или страху.

И, прежде чем это случится — я должна была узнать, что скрыто под этими древними стенами.

Мы вошли в подземелья через старую, окованную железом дверь в западной части замка. Я бы прошла мимо неё десятки раз и не заподозрила, что за ней скрывается лестница, уводящая в недра Лаэнтора.