Я поворачиваюсь к нему. Смотрю в глаза. И еле сдерживаюсь чтобы не прыснуть от смеха.

— А я — нет.

И сажусь на кровать, к нему спиной, демонстративно, уверенно, холодно.

Он всё ещё стоит. Не уходит. Я чувствую его взгляд между лопаток — тяжёлый, как гиря, от которой не отмахнуться. Лежит на спине и давит, пока не начнёшь задыхаться. Я же делаю вид, будто не замечаю. Старый трюк. Лицо-покер. В нём я стала чемпионкой после всего, что было.

— Что ты хочешь, Виктор? — наконец, не выдерживаю. Голос у меня ровный. Почти ленивый.

Он подходит ближе. Два шага. Потом ещё один. И вот он рядом. Я не смотрю на него. Не хочу. У меня к нему — иммунитет. Или должен быть. Но запах… Тот самый. Его кожа, парфюм, кофе, табак и ещё что-то домашнее, родное, мерзко любимое. Я ненавижу себя за то, что узнаю этот запах даже с закрытыми глазами.

— Марины больше нет и не будет, — говорит он глухо.

Я поворачиваюсь.

— И что? Что именно мне с этой информацией делать? Распечатать и в рамку повесить? Или, может, на лоб себе наклеить: «Марины больше нет и не будет»?

— Мне важно, чтобы ты знала.

— Поздно, — снова говорю. — Всё, что было важно, ты утопил сам. С головой. Без шансов на реанимацию. Да и посмотри правду в глаза — если не Марина, то будут другие.

Он опускается на край кровати. Теперь мы сидим рядом. Рядом физически. Но, между нами, пропасть. Я чувствую, как она расширяется. Он будто хочет её перепрыгнуть — но крыльев нет. И уже не будет.

— Мы вновь будем родителями.

— И что? Родители — это не супруги… А теперь, если ты не против, я переоденусь.

Мне хочется в душ и смыть с себя запах больницы.

Он кивает, поднимается. Но уходит медленно, как будто надеется, что я его остановлю. Я не останавливаю. Только прикрываю дверь за ним и, встав перед шкафом, замираю на несколько секунд.

Затем раздеваюсь и иду в душ.

Вода льётся на плечи, тёплая, обволакивающая. Я стою под струёй, словно под ливнем, и не двигаюсь. Пусть течёт. Пусть смывает. Всё. Всё, что осталось. Я закрываю глаза, подставляю лицо воде. Просто стою. Просто дышу. Тихо.

Шампунь, гель. Ароматы апельсина и эвкалипта. Но сегодня всё иначе. Сегодня я ощущаю себя не телом, а кожей. Оголённой, чувствительной до боли. Сердце стучит — глухо, будто в шкафу заперто.

Сколько минут я стою в душевой, не знаю. Может, пять. Может, пятнадцать. Только когда вода начинает остывать, я наконец тянусь к полотенцу. Оборачиваюсь, вытираю лицо, потом плечи. Механически. Как робот. Как будто выполняю команду.

Я выхожу. Пар висит в воздухе, запотевшее зеркало, моё отражение — смазанное. Надеваю свежее бельё, майку и мягкие спортивные штаны. Домашняя форма. Броня.

Вытираю волосы полотенцем, пока возвращаюсь в спальню.

Я вхожу в спальню — и замираю.

Он стоит перед открытым шкафом. Спиной ко мне. Голый. Абсолютно. И, как ни странно, уверенный в себе до омерзения. На секунду я даже теряю дар речи: загорелая спина, чётко прорисованные мышцы, крепкие плечи, узкая талия. Его тело — как из старого воспоминания. Помню каждую деталь. И, как назло, всё это ещё работает на него. Даже эта дурацкая, предательски идеальная упругая задница.