Задаю один-единственный вопрос. Тот, который, несомненно, волнует меня больше всего.

− Почему?

− Простите, Мария Андреевна, - эта мерзавка блеет как овечка.

Даже не пытается встать. Вытирает лицо рукавом халата. И сморкается трубно.

− Я бы сама… Да никогда в жизни… Ребёнок – это же величайший дар!

− Короче! – Рявкаю, припечатывая её к полу.

Упираю руки в бока.

Чувствую в себе силы, но стараюсь не нервничать. Моему маленькому и так не сладко.

− Я лишь отрабатывала долг… - Рыдает, сглатывая слёзы.

И от этого её фразы становятся рваными. Будто душат.

− Какой, к чёрту, долг? – Стараюсь не выражаться.

А ещё шепчу угрожающе. Присаживаюсь на корточки рядом с зарёванной медсестрой.

Прищуриваю глаза.

− Перед Дарьей Константиновной, - выдыхает, а у меня перед глазами мир покачнулся. – Это она попросила… вколоть вам… это…

5. Глава 4

Маша

*****

− Повтори! – Режу её взглядом.

− Это… Ваша свекровь попросила меня вколоть вам этот препарат. Ночью. Чтобы врачи не успели…

Ира блеет. Выставляет ладошки вперёд видно, боясь моего гнева.

Икает от страха. Трясётся.

Встаю на ноги, начиная наворачивать круги по палате. Понимаю, что расслышала всё правильно.

А ещё холодею от осознания того, что свекровь не отступит, раз уж узнала правду.

И мой малыш ей, почему-то, мешает.

Постарается закончить начатое. Добьёт.

И как спастись – не понимаю.

− Мы же при вас с Дарьей Константиновной днём встретились, - Ира постепенно успокаивается.

Подтягивает колени к груди, обхватывая их руками. Начинает раскачиваться как китайский болванчик.

И начинает рассказывать, проглатывая окончания слов.

Нервничает. Не может успокоиться.

− Я её уже года два не видела, с тех пор, как мама умерла. И всё это время, правда, Господа благодарила, что послал нашей семье эту женщину.

− Что, она и вправду умеет делать добрые дела? – Спрашиваю, а в сердце саднит.

Сжимается от спазмов. Ноет.

А ещё я представляю лицо Хмельницкого, если он узнает, что его матушка пыталась убить родного внука.

Нет, он не поверит мне ни на йоту.

Решит, что я оговариваю святую женщину. Ту, на которую и смотреть-то косо нельзя.

− Да, она очень помогла нам с деньгами. Благодаря ей мамочке сделали операцию. Я смогла закончить учёбу…

− Это я уже слышала. Дальше. – Командую, сцепливая зубы.

Трагедия семьи Ирины меня не слишком интересует.

Закусываю щёку изнутри, чтобы не раскиснуть. Просто боюсь показать свою слабость.

− А сегодня, вы, когда в обморок упали, Дарья Константиновна меня напрямую спросила, сможете ли вы когда-нибудь иметь детей. А я ответила, что вы и так беременны…

Её слова разбивают сердце вдребезги. В душу закрадывается страх.

Липкий. Отчаянный.

Тянет свои щупальца ко мне. Опутывает липкими ростками. Пытается подобраться ближе.

Вздрагиваю.

Прижимаю ладони к животу, словно пытаюсь закрыться. Закусываю губу до боли. Сильно.

И мысли зудят в мозгу лихорадочным роем.

Лишь когда по языку разносится привкус металла, прихожу в себя. Тупая боль отрезвляет.

Очищает сознание.

− Если ты хочешь, чтобы я ничего не говорила Ефиму Илларионовичу… - Начинаю.

Ловлю на своём лице тревожный взгляд Иры. Полный надежды на спасение.

И руки за спиной сцепливаю.

− Ты мне подыграешь.

− В чём? – Медсестра сопит. Натужно. С хрипом.

А ещё с колен поднимается. Смотрит исподлобья.

− Дарья Константиновна попросила тебя сделать мне этот укол? Спровоцировать выкидыш, так?

Молчит. Вяло кивает.

И глаза на меня поднять не решается.

− Значит, ты ей скажешь, что всё сделала.

− Но… вы…

− Я спокойно уеду. – Оборачиваюсь на чемодан, стоящий у окна. – Но свекровь должна быть полностью уверена, что ты всё сделала.