− Да. Спасибо вам! Спасибо! – Ира неожиданно дёргается.

Отшатывается от женщины, выворачиваясь из её объятий. Бухается на колени прямо на грязный линолеум.

И биться головой начинает.

− Что хотите для вас сделаю! Что угодно! – Повторяет как заведённая.

Верещит.

Дарье Константиновне явно становится неуютно. Она чуть приседает. Наклоняется.

И явно помутившуюся рассудком девушку за запястья цепляет.

Заставляет подняться. Притягивает её за талию.

И по головке гладит успокаивающе.

− Ну-ну, ничего мне не нужно. – Бросает на меня прищуренный взгляд.

Опасный. Какой-то ледяной.

Такой морозный, что хочется закрыться одеялом. Укутаться.

И никогда больше не видеть её.

− Ты, главное, позаботься о моей бывшей невестке, хорошо? – Улыбается.

Но это, скорее, волчий оскал.

И я машинально кладу руки на живот. Стараюсь защитить своего малютку.

Ощущаю бессилие. Волнение.

И ловлю новый взгляд свекрови. Полный подозрений.

Какой-то ледяной тревоги.

Так, что мне моментально становится дурно.

К горлу подкатывает тошнота. Перед глазами – разноцветные мушки.

И я понимаю, что меня сейчас вывернет наизнанку. От нервов. Из-за токсикоза.

Из-за этой женщины, которая создана для того, чтобы отравлять мою жизнь по капле.

Даже сейчас, когда мы её с сыном практически разведены. Ведь даже она называет меня бывшей невесткой.

Но всё равно продолжает ходить. Унижать. Издеваться.

Зачем? Почему так?

Как в тумане, откидываю одеяло. Спускаю ноги на пол.

Колени подгибаются. Тело – словно ватное.

И я предусмотрительно хватаюсь за спинку кровати. Стараюсь не делать резких движений.

Хочу избежать падения.

− Маша, ты куда? – Стальной голос свекрови летит мне прямо в лоб.

Оборачивается. Смотрит прямо.

Не двигается.

Наблюдает за моими действиями с плохо скрываемым раздражением. Но помогать не спешит.

И хорошо.

− Ой, Мария Андреевна, я сейчас! – Ирочка всовывает моей свекрови поднос с таблетками, которые она так и не разнесла по палатам.

Подскакивает ближе. Старается поддержать за локоть.

Не успевает.

Потому что я неловко отшатываюсь. Ноги подгибаются.

Пальцы не находят опору.

А потом перед глазами всё начинает плыть. Летит в бездну.

Разбивается на тысячу осколков.

И мир тухнет…

*****

− Ну, что же вы, голубушка? – Сочувствующий голос прорезается в моём сознании молнией.

Охаю. Веки словно свинцом налились.

Но я всё же разлепляю их. Таращусь на врача с немой тревогой.

Хочу сказать хоть что-то, но не выходит.

Язык не шевелится. Во рту - словно выжженная пустыня.

А перед глазами всё качается. Плывёт.

− Стыдно? И правильно. – Ефим Илларионович расценивает моё молчание по-своему.

Снимает манжету с моей вялой руки. Выключает тонометр.

И выдыхает так устало.

− Ну, и напугали вы нас. – Качает головой. – Вы хоть знаете, что моя смена уже окончилась? Что я должен уже с женой дома быть? Отдыхать? У нас, между прочим, сегодня тридцать лет совместной жизни. А тут вы со своим обмороком.

− Простите. – Наконец-то хриплю.

Прижимаю ладони к животу. Ощупываю. Как будто хочу на уровне подсознания понять, как там мой малыш.

− С ребёнком всё хорошо. – Без дополнительных слов понимает мой следующий вопрос. - Просто давление резко упало.

− Слава Богу… - Шепчу.

− Бог! – Врач нехорошо каркает. – Если будете продолжать нервничать и пребывать в стрессе, то выкидыш случится неминуемо, вы меня слышите, Маша?

− Слышу. – Произношу высохшими губами.

Прикрываю глаза. Выдыхаю надрывно.

Мне стыдно, что я заставила его волноваться. Да ещё и семейный вечер сорвала своим обмороком.

− Ну, а теперь спать. – Щёлкает выключателем.

Оставляет лишь бра на стене включённым. Погружает палату в полумрак.