— Она же кротче овцы!

— Нет, она притворяется. Я видела её глаза после того, как объявила волю Богов.

— Твою волю, Гердарика. Или, вернее, волю лорда-канцлера. Не вмешивай в это Богов, не гневи их.

Эсмонд отстранился и отошёл к старому алтарю. Положил на плиту руки, склонил голову.

 Давно сговорившись, ещё со времени нашего первого свидания в моих покоях, мы общались в старой часовне, когда-то принадлежавшей первой жене короля. Эсмонд делал магическую копию королевы, и мы могли быть уверены, что меня не хватятся.

Здесь обычно мы предавались любви, здесь по стенам, освещая всё вокруг полз магический огонь, который мой единственный и первый любовник умел разжигать своим бесконечным Даром.

Но сейчас разговор шёл не о любви. О власти.

И это раздражало, потому что рядом с ним я не хотела терять время на присчитывание политически верных ходов. Время, отведённое нам с Эсмондом, было конечным и столь малым, что вся моя жизнь превратилась в тоскливое ожидание этих часов.

И вот сейчас, когда мне было так плохо, он, тот, от кого я ждала лишь безграничного понимания и поддержки, начал упрекать меня!

— Как ты можешь, Эсмонд?! Ты знаешь, ради кого я всё это делаю?!

— Ради детей. А ещё ради себя и власти, Гердарика.

Он не оборачивался и говорил со мной так, словно обвинял в жутких преступлениях!

— Почему ты хочешь падения леди Констанцией? Ревнуешь короля?

Эсмонд медленно повернулся, и я впервые за многие годы увидела в его светло-зелёных глазах осуждение. И даже онемела от боли, пронзившей ладонь и сердце.

— Гердарика, ты знаешь, я люблю тебя и отдам, если понадобится, жизнь за тебя и твоих детей, но сейчас, я должен сказать, ты делаешь ошибку.

— Я всегда делаю ошибки. Как и всё! Но не делать ничего ещё хуже! — Я почувствовала, как горло сдавливает невидимая рука. Как она душит меня, не давая договорить всё, что я хотела.

Прокричать Эсмонду, не заботясь, услышит ли кто, о том, что нельзя всё время бояться и быть осторожными. Ходить, не поднимая головы, и вести себя как женщина, смирившаяся с уготованной ей участью.

— Я была такой. И он захотел избавиться от меня. Несмотря на годы брака, на то, что я родила ему двоих здоровых наследников, несмотря ни на что! А теперь она хочет сесть на мой трон и посадить на него своих сыновей. А как же мои мальчики? Знаешь, что их ждёт, если я проиграю? Я читала об этом в Библиотеке Старого мира: король задумал жениться на любовнице и объявил прежний брак незаконным, а родившихся в нём детей, бастардами. Потом их под предлогом безопасности заточили в дальний замок под усиленную охрану, которая со временем и убила детей. При мнимой попытке к бегству. Даже тела их были похоронены неизвестно где. Ты этого хочешь для моих сыновей, Эсмонд?!

Он подошёл ближе и перехватил руку, пытавшуюся его ударить.

— Успокойся, твоим детям пока ничего не угрожает. И пока я жив, так и будет.

— Пока ты жив, возможно. Но кто сказал, что Пенелопа однажды не подсыплет тебе в питьё кого-нибудь яда или зелья, дурманящего разум? У неё остался королевский сын, и если моих не будет, он может занять трон, а она стать королевой-матерью.

— А кто тебе даст гарантии, что лорд Фарман однажды не сделает того же самого с тобой? — холодно спросил он и стиснул мою руку до лёгкой боли. Сейчас в его глазах зияла пугающая меня пустота. Он говорил так, словно между нами разверзлась пропасть, и в неё канули все наши чувства.

— Я думала об этом. Канцлер слишком умён, чтобы не понимать, что народ охотнее пойдёт за официальными сыновьями династии. Это я «проклятая чужачка», но не они. В них течёт кровь Ядвинов. Они «династия воронов».