У меня аж глаз дернулся.

— А у шестеренок спросили, хотят они быть частью часов или нет? — задала я сам собой напрашивающийся вопрос.

— Очевидно, что нет. — Рассел посмотрел на меня, будто я ребенок малый. — Они же шестеренки.

От дальнейшего разговора отвлек скрип ворот. Я только успела бросить взгляд в окно, чтобы понять — на нас движется розовый ураган. Нет, шторм.

— Рассел, душечка моя! — издалека приветствовало стихийное бедствие. — Ты что от меня прячешься?

Я перевела ошеломленный взгляд на Бэдфорда, впервые испытав сомнения в его ориентации. «ДУШЕЧКА»? Серьезно? Кто в здравом уме может назвать его душкой? Может, он не только по девочкам, но и по мальчикам?

К карете тем временем подлетел высокий, будто павлин накрашенный мужчина в розовом камзоле, и только черный галстук и туфли выбивались из этого «нетрадиционного образа».

— Рассел, — вновь воскликнул он, распахивая дверцу и буквально вытаскивая оттуда Бэдфорда. — Дружище! Сколько лет! Сколько зим! ЧМАФФ! Не виделись. С самой академии пяти домов! Чмафф! А как по тебе скучала ШУША! Чмафф! Ты бы знал!

Он принялся покрывать щеки рьена поцелуями, оставляющими следы розовой, как тягучий зефир, помады.

— Вильгельм! — Бэдфорд таки отодрал от себя модиста, стараясь удержать его на расстоянии вытянутых рук. — Я тоже рад тебя видеть! И… Шушу!

На плечо Алмура прямо из воротника вылезла здоровенная крыса с острым носиком, пошитой явно по размеру специальной юбчонке и поблескивающим на солнце золотым ошейником.

— Погладь ее! Ну погладь ее! — Алмур принялся настойчиво пихать крысу в руки Бэдфорду. — Она тебя помнит, жизнью тебе обязана. У-у-у, моя красавица!

В его голосе проступило столько восторженной любви, что даже я восхитилась. Бэдфорд же старался держаться от крысы подальше.

— Ты же знаешь, я не в ладах с мышами. То был первый и единственный раз, когда я брал ее на руки… Но ты мне после этого должен. Помнишь?

Я тактично откашлялась, напоминая о себе.

— Надеюсь, я здесь не лишняя? — аккуратно произнесла, ступая на ступеньки кареты.

Вильгельм ошарашенно замер, даже рот открыл, разглядывая меня. Накрашенный глаз дернулся, уголок губ тоже.

Должно быть, с его точки зрения я выглядела кошмарно в одежде Томпсон.

— Твоя? — спросил он у Бэдфорда.

— Моя, — подтвердил рьен тоном, будто говорил не о женщине, а о спортивной тачке. — Надо приодеть.

Вильгельм округлил глаза еще больше, театрально прижимая руки к сердцу:

— О нет! Ты решил жениться? Какая потеря, какая потеря! В каком стиле будет платье? Есть предпочтения?! Цветы или алмазы? Хотя у тебя всегда был отличный вкус.

Алмур подлетел ко мне и, будто статуэтку какую, принялся вертеть из стороны в сторону.

Я даже растерялась в его руках.

Потому что делал он это так ловко и опытно.

— Ух, какая талия! Девушка, вы вообще кушаете? Вас ветром не переламывает? Я бы прописал вам диету из пирожных, — защебетал Алмур. — Впрочем, бедра у вас отличные! Родите много здоровых наследников! И грудь! Да, грудь тоже превосходная! Но это преступление прятать все это богатство под таким ужасающим тряпьем! Моя бабушка носила лучше!

— Не надо про бабушек, — умоляюще попросила я, уж очень обидно за Томпсон стало.

— Так какие предпочтения? Платье будет цвета шампань? Атлас или шелк? Фата или вуаль?

— Ни то, ни другое, — отсек Бэдфорд уже начавшую лететь вперед фантазию Алмура. — Но лучше поговорим в доме, здесь слишком много лишних ушей.

Он покосился на кучера и стражника, а после подал руку мне.

— Но я хочу, чтобы у этой рье были лучшие платья и туфли во всем Лострейде.