Глава 7

Ничего-то у Варвары не получилось. Хотя нет, не так. Приворот получился, да ещё какой! Вот только дар, обещанный бабкой Валентиной так и не объявился. И как Варя жалела о том, что в тот злополучный день выбор неверный сделала! Предпочла дару, открывающему множество путей и возможностей, банальные чувства.

Первое время она, конечно, как на крыльях летала, мчалась на свидания к Игнату по первому зову. Обо всём забыла и обо всех. А ведь в деревне ничего-то не скроешь, правда прёт наружу как дрожжевое тесто из кадушки, не удержать. Вроде и хоронятся ото всех в лесу, Игнат под обрывом знатную землянку соорудил, тёплую, надёжную, да только всё равно углядел кто-то дымок, поднимающийся ввысь, да не где-то – в лесу, там, где без костра ему быть не положено, да и полюбопытствовал, не поленился спуститься и, отогнув полог, заглянуть внутрь.

– Матерь божья! – вырвалось у путника, но двое у костра, слившись в объятиях, даже не услышали его возгласа, не до того было, – Срам-то какой, – бормотал невольный свидетель их страсти, взбираясь на холм, – Стыдобища!

И поползли по деревне слухи. Люди осуждали, люди шептались за спинами и с откровенным презрением отворачивались от Варвары. Нарочито, всем своим видом показывая, что говорить, да и знаться с ней не желают. А вот Игната не осуждали, жалели даже. Почему? Люди лишь плечами пожимали, задумывались. Чёткого ответа не находил никто. Разве что, сам Игнат.

– Околдовала ты меня, – говорил он, с тоской глядя перед собой. – Так околдовала, что душа рвётся, как подумаю, что разлучиться придётся. Волком завыть хочется.

– Зачем же нам разлучаться? – блаженно щурилась на его груди Варя, – Мы же любим друг друга.

– Затем, Варвара-краса, что меня жена дома ждёт. Сынки малые ещё совсем. Я им нужен! Я люблю их!

– И Тоньку?

– Ну разумеется!

– А вот и нет! Меня ты любишь! – обиделась девушка. Поднялась, села, повернувшись к Игнату спиной, обхватила руками колени. – Коли не любишь, чего ж тогда в землянку ко мне тайком сбегаешь? Или дома дел нет? Или сынки внимания не требуют? Нет, Игнат… Кабы любил ты Тоньку, мыслей бы даже обо мне не допускал. А ты сейчас здесь. Со мной…

– Околдовала. Как есть, околдовала. Да, с тобой! – он тоже поднялся с лежанки, застеленной старыми одеялами, нашарил на земляном полу свои брюки, порылся в кармане, выбил папиросу из пачки, прикурил, – И соглашусь, тянет… Душу ты из меня тянешь, мне и сладко с тобой и больно, и боязно, мне и вырваться хочется и… умереть в твоих объятиях. И да, я кругом виноват, знаю, что предал семью и дальше предавать стану, это пагубно… это неправильно всё, но я не могу остановиться. – Затянулся, выпустил струйку едкого сизого дыма, с силой затушил папиросу о землю, буквально вмял окурок, утопив в мягкой почве. – Отпусти меня, Варя! Ведь не быть нам вместе!

– Да вот ещё! – Варя высокомерно улыбнулась, – почему же не быть-то? Да неужто я Тоньку не знаю? Столько лет дружим… Как только узнает, что ты ко мне на свиданки бегаешь, быстро мальчишек заберёт да к родителям переедет.

Так и вышло. Антонина даже объясниться ему не дала. Он за порог – на работу, она мальчишек собрала, вещи, и даже кошку – любимицу с собой прихватила и пошла к родительскому дому, не ведая, примут ли назад. Ведь так повелось на Руси, что жена должна прощать. Оскорбления, избиения, измены – да всё, что вздумается мужику сотворить. Должна прощать, молчать, принимать его любым, но ни в коем разе не разрушать семью! Вот и боялась Тоня в родительский дом идти. Ведь не примут если, к мужу назад отправят, придётся ей с детьми на улице жить. Под мостом, под забором, в сараюшке старенькой – где угодно, лишь бы не с ним. Только не с тем, кто предал. Тот, кто предал единожды, непременно предаст снова. Не готова Тоня предательство прощать, уж лучше действительно под мост.