Регина кинулась назад, кашляя отыскала в дыму подругу, снова потащила к выходу, он был так близок…

Вот уже ступеньки. Их три. Надо постараться. Последний рывок…

Силы закончились сразу, стоило только вывалиться из горящей бани, Регина упала на траву, одной рукой обнимая всё ещё не пришедшую в себя Веронику, и тоже уплыла куда-то в блаженное небытие. И так ей хорошо в нём было. Её качало на волнах, баюкало, с ней небытие разговаривало ласковыми голосами – какие-то повторялись, какие-то звучали однократно, какие-то казались знакомыми и родными, какие-то совсем чужими, небытие нежно обнимало её, укутывая в звёздное покрывало, небытие обещало что-то, дарило покой и негу, и оттого слишком грубым и резким оказалось пробуждение.

Что-то мешалось в горле, что-то огнём горело на сгибе локтя, что-то противно пищало в изголовье… И запах… В ноздри бил резкий запах больницы и лекарств, от него тошнило и кружилась голова.

Регина не торопилась открывать глаза, она привыкала. К звукам, запахам, к мерзкому писку какого-то аппарата. Где она? Что с ней произошло? Не помнит… Мысли ползают в голове медленными улитками, не единой не распознать, пустые, обрывочные и бессвязные, они причиняют боль, стучат в висках навязчиво и неукротимо. Из горла торчит какая-то трубка. Она мешает, хочется выдернуть её и дышать, дышать… Какое это счастье – просто дышать. И пусть нос улавливает только запах лекарств, чистящих средств и почему-то гари, сейчас эта гремучая смесь кажется упоительной, просто потому, что есть она, способность чувствовать. Значит жива. Значит ничего фатального…

Вот как бы ещё вспомнить, что произошло? Так… надо двигаться в обратном порядке. Сейчас больница, трубка, адская боль в горле, запах гари в носу. Вот. Это ключевое. Запах гари. Раз он есть, значит и огонь где-то был и дым, соответственно. И тут накатило. Вспомнилось, как сами по себе рассыпались по полу и полкам горящие свечи, как капал воск с одной из них, опрокинувшейся на бок, и чёрные густые капли летели на пол. Как упала свеча на подол Вероникиной сорочки и под рыжим огнём тлела выбеленная ткань. Вспомнилось, как она, напуганная и ошалевшая от ужаса, пыталась сбить огонь ладонями, а потом, плюнув, подхватила Веронику под мышки, потащила прочь. Вспомнилось, как стремительно распространялось пламя, как заволакивало дымом помещение, как накатывала паника, казалось, что всё, не выбраться уже. Как хотелось бросить Веронику и бежать самой, ведь она же вовсе не причём, это подруга затеяла ворожбу, но нет, не могла Регина бросить её, понимала, что эта смерть на её совести мёртвым грузом повиснет, тащила, упиралась, рыча от натуги и бессилия…

Регина открыла глаза, обвела взглядом, насколько это возможно сделать не шевелясь, помещение, похлопала ладонью по кровати. Тут же рядом возникла медсестра. Посмотрела на неё, улыбнулась радостно и кинулась в коридор, врача вызывать.

Трубку из горла вытащили, но говорить Регина по-прежнему не могла, воспалённое горло, будто посыпанное горячим, сухим песком саднило, распухший язык отказывался шевелиться во рту. Но спросить было необходимо.

– Вероника, – прохрипела она. Сама себя не услышала, но медсестра, занявшая свой пост рядом с ней, как-то догадалась.

– О подружке спрашиваешь?

Регина слабо кивнула.

– Так у нас она. В ожоговом. Ты в реанимации, она в ожоговом, – и, заметив недоумение во взгляде пациентки, пояснила, – Уж не знаю, что там у вас произошло, но у неё ожоги всего лишь, да и то, не очень сильные, а вот тебе повезло меньше, ты надышалась угарного газа. Сутки ты у нас, даже чуть больше. Боялись, что вовсе не проснёшься…