Замечание моей афинянки насчет низкого статуса женщин повергло меня в задумчивость. Я пришел из прошлых миров, где женщины значили больше, а их место не ограничивалось очагом. В Месопотамии и Египте они порой управляли важными делами. Здесь одна лишь мысль об этом была смешна.

Дурис и Калабис хлопнули себя по ляжкам и рассмеялись:

– Женщины во власти? Немыслимо, даже у дикарей!

– Аргус, ты что, забыл, как выглядят женщины? Их тело не создано для войны.

– Однако, – возразил я, – меня уверяли, что в Спарте женские войска проявили себя грозной силой.

Они поморщились, как бывало обычно при упоминании Спарты. После тяжелого молчания Дурис буркнул:

– Спарта – это Спарта.

Его брат кивнул. Они замолчали, давая понять, что либо пора сменить тему, либо разговор окончен.

– Иногда женщины дают дельный совет, – заговорил я.

– Да, чтобы тебя разорить!

– Дурис! Ты не хочешь делиться с ними властью, это я еще понимаю! Но как можно отрицать их ум? Например, Афина…

– То богиня, дочка Зевса! – проворчал Дурис.

– Аргус прав, – вмешался Калабис. – Женщина может дать отличный совет. Скажем, Аспасия.

– Аспасия? – удивился я.

– Спутница Перикла.

– Да, его шлюха! – поправил Дурис.

Братья забыли обо мне и стали препираться.

– Его спутница, – нравоучительно повторил Калабис. – Аспасия не имеет права быть его женой, раз она пришлая.

– Вот именно, чужая, как и все метеки.

– Не забывай, что рядом с нами Аргус и он тоже метек.

Дурис глянул на меня, пожал плечами и фыркнул:

– Из Милета она, нечестивица…

Калабис обернулся ко мне:

– Аспасия красивая, образованная, умная и очень толковая в политических делах. Когда Перикл ее встретил, у него были жена и двое сыновей. Он расстался с супругой и так обожает Аспасию, что приходит обнять ее по нескольку раз в день. Она устраивает изысканные пиры, на которых блистательная беседа будоражит умы. Она очень много дает Периклу.

– Скажешь тоже! – рявкнул Дурис. – Она его околдовала и пользуется своей властью над ним. Он развязал войну с самосцами, чтобы ей угодить, ведь она милетянка, а у Самоса с Милетом были распри. Что Аспасия, что Елена, разницы никакой! Все войны начинаются из-за женщин. Вот и Троянская тоже!

– Мой бедный Дурис, ты так боготворишь Перикла, что все его промахи приписываешь Аспасии.

– Вот именно: если б не она, он бы никогда не ошибался.

– Прекрасно ошибался бы и без нее.

– Гетера, девка, шлюха…

– Забери свои слова обратно!

– Всем известно, что она была проституткой.

– Нет, это сплетни, а толком ничего о ней не известно.

– Скоро она предстанет перед судом за сводничество.

– Если тебе хочется ее оскорбить, дождись, когда она его проиграет!

– Что ты ее так защищаешь? Или ты из ее бывших клиентов?

– Кретин! Она живет жизнью Перикла.

– Спит с ним!

– Живет!

– Вот доказательство ее пагубности: из-за нее мы с тобой собачимся. А главное достоинство женщин состоит в том, что о них не говорят совсем.

– В их числе и жена Перикла, человека, о котором говорят больше всего?

Не пытаясь их примирить, я вышел и отправился на поиски Гиппократа, с которым собирался провести дневные часы. Мы нередко вместе посещали больных, где неизменно встречали загадочных целителей и шарлатанов, но с радостью отмечали, что пациенты все больше доверяют методу Гиппократа.

Гиппократ засветло собирал во дворе своей таверны нескольких юношей, которые хотели заняться врачеванием. В Греции никакое образование, диплом или школа для врачебной практики не требовались, медиком мог стать кто угодно: достаточно было намалевать деревянную вывеску и приколотить ее над дверью – и жилище тотчас превращалось в кабинет, служивший заодно и аптекарской лабораторией. Я этому удивлялся, вспоминая положение дел в Египте, где в случае неудачи на врача налагались санкции вплоть до смертной казни. Здесь же врач мог потерять репутацию и клиентуру, не более того.