Прозвенела вторая пощечина.

– Я сидела как на раскаленных угольях.

– Ну а теперь ты довольна?

Ответом стала третья пощечина.

Дафна поняла, что для самооправдания иронический тон ей придется оставить. Удивленные прохожие останавливались и смотрели на драчунью. Ксантиппу их возмущенные взгляды не смутили.

– Что такое?

Она раздраженно крикнула в их сторону, готовая сцепиться и с ними:

– У меня этого добра полно! Кому хочется попробовать? Нет желающих? А то я запросто!

Зеваки отпрянули, понимая, что еще один любопытный взгляд может дорого им обойтись. Ксантиппа рявкнула:

– Проваливайте, нечего пялиться!

Те мигом разбежались.

Я тайком пристроился за углом сарая и не упустил ничего из этой сцены.

Несмотря на маленький рост, Ксантиппа выглядела внушительно: шишечка на увесистом шаре. Голова в соотношении с телом была смехотворно мала, вроде вишенки, водруженной на тыкву, а коротенькие ручки и ножки казались не конечностями, а бесформенными наростами, приделанными к основной массе.

Но еще больше озадачивало ее лицо. У Ксантиппы не было подбородка; ищи не ищи, его не было вовсе. Вероятно, он провалился в шею, оснащенную объемистым зобом. Зато нос, который обыкновенно упорядочивает черты лица, здесь полностью разрушал порядок и даже заслонял собой все лицо; трудно было определить его форму: орлиный, с горбинкой, курносый, крючковатый или вздернутый? Нет, то был, скорее, нос картошкой, с двумя темными провалами ноздрей. Черные волосы, редкие и жирные, странно соседствовали с вечно насупленными кустистыми бровями, размаха неимоверного. Невнятно очерченный рот был вместилищем мелких, желтоватых, непрочно сидящих зубов. Над губой красовался пучок волос. Бурая с краснотцой кожа дряблых щек была испещрена пятнами, которые были скорее бородавками, чем родинками. А глубоко посаженные глаза еле выглядывали из-под набрякших век. Если бы то был портрет, написанный художником, зритель подумал бы, что мастер взялся за кисть после знатной попойки, решив изобрести новый человеческий тип, разрушив пропорции и смешав основное со второстепенным. Лицо Ксантиппы поражало обилием бесполезных и неприятных черт, выступавших на первый план. В общем, это лицо хотелось назвать ошибкой.

Ксантиппа проревела:

– Где ты была?

– В Дельфах.

– Почему ты меня не предупредила?

– Ты не отпустила бы меня.

Четвертая пощечина была стремительней предыдущих.

– Допустим, – согласилась Ксантиппа, сердито потирая ладонь, будто это Дафна ее ударила. – И зачем ты туда таскалась?

– Я советовалась с Аполлоном.

Ксантиппа возвела глаза к небу:

– Моя бедная девочка… И Аполлон проявил к тебе интерес?

– Он мне ответил! – возразила Дафна.

– Неужели? – хохотнула сестра. – Знать, у Аполлона времени невпроворот! И что же он тебе объявил?

– Что я выйду замуж!

Звякнула пятая пощечина.

– Само собой, выйдешь. Но неужто у него других дел нет, как заниматься тобой?

Одной рукой она почесала голову, другой – живот. Губы заслюнявились, сложились в гримасу.

– А зачем, вообще-то? Мне-то какая польза была от мужа? Один-единственный ребенок и куча хлопот.

– Может, тебе не очень повезло с мужем? – рискнула вставить Дафна.

Новая пощечина тут же заткнула ей рот. Что говорить, беседа с Ксантиппой больше смахивала на тренировку тяжеловеса.

– Дафна, я не желаю тебе той жизни, какая выпала мне. Я вышла за того, кого назначил мне отец, но лучше бы вышла за осла. С чего ты решила, что я уступлю твоим вечным капризам? Нет, я не заставлю тебя выходить за того, кто тебе не подходит. Лучше всю жизнь просидеть старой девой, чем неудачно выйти замуж.