– Как, он ходит без вооруженной охраны?

Дафну рассмешило мое удивление.

– А зачем? Он гражданин, как и остальные.

– Он властитель.

Дафна пожала плечами:

– Власть он принял из рук граждан. Они ему ее вручили, они могут и отнять. Власть преходяща. Нам противны те, кто за нее цепляется.

– Тогда чем же Перикл так знаменит?

– Он убеждает народное собрание. Он много раз был избран стратегом, а это одна из немногих должностей, определяемых не жребием, а голосованием.

Из ее объяснений я понял немногое, но мне не хотелось, чтобы она это заметила. А она уже переключилась на другое:

– У нас есть неотложная проблема, Аргус.

Всякий раз, когда она произносила это имя, я не сразу вспоминал, что речь идет обо мне.

– Я живу у своей старшей сестры. Она из кусачих.

– То есть?

– У нее нелегкий характер, и после смерти наших родителей она считает себя моей опекуншей. Я не могу делать, что мне хочется. Если я расскажу ей о нашем союзе, заключенном в Дельфах, она может и укусить.

– Укусить?

– После одного укуса я до сих пор не пришла в себя. Ксантиппа способна разозлиться не на шутку, лишить меня свободы, отравить или оклеветать, чтобы ты предстал перед трибуналом. Когда она в ярости, ее воображение не знает удержу. Ее все боятся.

– И зачем ты с ней живешь?

– Но разве у меня есть выбор? Она ведет себя как старшая, желает мне лучшего, а моего мнения не спрашивает. Давай подыщем тебе жилье, ты там поселишься, а я вернусь домой одна. В ближайшие дни подумаем, как ее умаслить.

Я стиснул ее руку:

– Я не хочу с тобой расставаться.

Она порывисто расцеловала меня в обе щеки и шепнула на ухо:

– Я приду к тебе, как только сумею. Ночью наверняка… Ксантиппа спит как чурбан, и разбудить ее может разве что собственный храп.

– А ее муж?

– Ах, он милый, но почти всегда в отлучке. От этого характер сестрицы еще хуже.

– У них есть дети?

– Один мальчик, Лампрокл. Остальные умерли при родах.

– Всего один?

– Я же говорю, муж всегда в отлучке!

Дафна стремительно встала, и мы пошли искать мне жилье.

Оставив позади просторный центр города – храмы, агору, Пникс, театр Диониса, – куда стекались горожане и верующие, ты оказывался в других Афинах, не затронутых градостроительным высокомерием: тут вились в обход холмов кривые улочки, между ними были устроены проходы. Дома шли вразнобой, широкие тут, высокие там, то обветшалые, то новенькие, с иголочки; а то вдруг без видимой причины какие-то постройки выступали из линии домов вперед.

Я любовался сноровкой Дафны: ее молочно-белые ноги в плетеных сандалиях как сошли чистыми с пыльных дорог, так чистыми остались и теперь, когда мы ступили на немощеные улицы. Она неслась летящей походкой, ловко огибала потоки мутной воды, прыгала через лужи, обходила нечистоты. Когда мусорщики-рабы выходили прочистить желоб, она отбегала на другую сторону.

– Лучше исчезнуть до их появления, – пояснила мне она, – потому что, завидев их, жители выплескивают ведра грязной воды прямо им под ноги. Ксантиппа предложила, чтобы чистильщики предупреждали о своем приближении бубенцами или трещотками, но ее и слушать не стали. Вот если бы об этом сказал мужчина! Ну, мы уже близко!

Мы петляли по извилистым улочкам; воздух был напоен ароматами мяса, которое хозяйки жарили на шампурах.

– Иди лучше посередине улицы! – крикнула мне Дафна.

Я ее не послушался. Мне казалось разумнее жаться поближе к стенам, а не скользить по желобу, полному нечистот.

Тут-то меня и стукнуло доской.

Удар был неожиданным, я не понял, что произошло.

Я ошарашенно замер, нос горел, лоб раскалывался от боли; передо мной возникла деревянная перегородка, которой секунду назад не было и в помине. Ослик с бархатными глазами, которого я вел за собой, взревел.