Как? Как взять это?

Руки дрогнули в желании ощутить тяжесть кисти, и даже вино обрело запах краски. Я выпил. И ещё. А Лу бросила на меня смешливый взгляд, как на глуповатого мальчишку, подсматривающего за старшей сестрой. Она всего лишь развлекалась, старалась не для меня, а для самой себя – чтобы провести время весело. Провоцировала друзей, заводила Ингольда и дразнила меня. Вернее, утирала нос – здесь не было скучно, а присутствующие никакие не интеллигенты, и вовсе не пытались их из себя строить. Этой мой взгляд делал всё вокруг серым и тоскливым, неприглядным, как осеннее утро за день до начала зимы. Это я нёс мрачность и не мог улыбнуться, хотя сам затеял развлечение.

Надо же – а ведь всего несколько часов назад именно я догнал Ингольда, развязно шокировал его поцелуем и выманил за город. Смешно и удивительно.

И знаете, что я вам скажу? Именно тогда в моей голове родился план. Нет-нет, вовсе не коварный. А гениальный. Я будто бы его уже давно придумал, так давно, что успел позабыть. И теперь… Позже! Всё это позже!

Ну а чем закончилась ночь? Я напился до беспамятства. Что творил – помню смутно, и вовсе не собираюсь вспоминать. К Лу не прикоснулся, терпеливо проверял её нервы и присматривал за Ингольдом: их отношения оказались гораздо более близкими, чем оба они утверждали. Важный пункт в моём плане. И отличная стратегия: утром, ещё не протрезвевший, я укатил на такси вместе с малышкой, завладев телефонами всей компании и заручившись увещеваниями в вечной пьяной дружбе.

Если бы вы знали меня достаточно хорошо, то не поверили бы, что я так жутко напился ночью, а утром ещё и добавил, таким образом отключившись в незнакомом месте в неизвестное время. Что есть алкоголь? Яд. Медленный яд для нерешительных самоубийц. Всегда можно передумать и остановить процесс, возобновить его в другое время, когда вдруг станет совсем невмоготу. Но, прошу заметить, яд довольно приятный, даже вкусный, если употреблять его с умом.

Мне же тогда нужно было одно: не самоубиться, а подольше не покидать малышку Лу. Я хотел её исследовать, рассмотреть со всех сторон, разузнать из чего она сделана, такая ледяная, такая неживая. Художники-натуралисты часто ещё и отличные ботаники, например, рассматривают листочки, часами изучают цветки: смотрят, как на них садятся бабочки, как нащупывают нектарники17 в поисках наисладчайшего удовольствия и быстрыми движениями делают наброски света и тени в своих блокнотах, а после сидят перед этюдниками и пытаются воссоздать увиденное. Но в моих руках не было ни блокнота, ни карандаша, ни даже захудалого кусочка угля, чтобы бегло изобразить Лу. Да ведь изображать ещё было нечего.

Да, можно создать обыкновенный портрет, можно заложить сюжет… Но классика, реальность – вызывали отвращение. Что увидит зритель, кроме хрупкого тела и загадочного взгляда? Что почувствует, кроме жалости, вожделения и удивления? Ни-че-го! Но все эти чувства ничего общего не имеют с малышкой.

Голова, перегруженная идеями и образами, гудела как трансформатор. Но я лежал на чём-то мягком среди ароматов женских цветочных духов и навязчивого стирального порошка, коим пахло постельное бельё, и это несколько скрашивало тяжёлое похмелье. Было ли оно?

Я разлепил глаза и осмотрелся: тошнотворно-розовое одеяло, пушистое, как свежая сахарная вата, белый потолок без люстры. Вместо неё – точечные светильники. Сквозь двойные полупрозрачные шторы пробивался нежный солнечный свет, и комната превращалась в обиталище сказочной феи. Однако атмосферу портили тёмно-малиновые стены с неоднозначными надписями в чёрных рамках. Вообще, вся спальня не напоминала привычные русские интерьеры. Чем-то зарубежным, слизанным из простеньких сериалов, веяло ото всего, кроме этих «картин». И даже комод, выкрашенный в тот же противный, нежный розовый цвет, говорил об одном: здесь живёт ненормальная девчонка-подросток.