– Считаю.

– А вдруг я, правда, отлично танцую?

Я только плечами пожал: разочарование уже заполнило сосуд до предела, и любое колебание грозило пролить его наружу.

– Тебе когда-нибудь втыкали нож в спину?

– Что? – вопрос её несколько меня озадачил, и я уж было приготовился выслушать очередное откровение. В чём, в общем-то, не совсем ошибся.

– Образно. Нож, или стальную хрень. Что-то вроде заводного ключа. Поворачиваешь его, поворачиваешь. Пружинка сжимается, а потом – бах! Руки-ноги начинают двигаться, и ты, как кукла, пытаешься сделать шаг, второй. Так работает танец. Я коплю в себе, коплю энергию, сжимаю пружину, закручивая ключ… И нужно просто прекратить это делать, чтобы процесс пошёл вспять.

– Так прекрати. Не вижу проблемы.

– Экий ты… Простой.

– Ха.

Простой! Если бы она знала, какой я на самом деле не простой, то давно бы уже или обхаживала, или усвистела за сотню километров. Малышка Лу. Глупенькая, наивная озёрная русалка. Или болотница?

– Всё. Пошли!

– Куда?

– Вытаскивать ключ.

– И каким же образом?

– Сейчас увидишь.

Она вскочила и упорхнула через дверь, чуть запутавшись в сетке. Единственное моё развлечение в эту ночь – так что я последовал за ней, пытаясь разбудить в себе энтузиазм. Лу, полностью игнорируя обстановку и людей, уже грозно вопрошала у Гарсона, куда делось вино, которое она привезла. Тонкая рука её тянулась к холодильнику.

– Да в морозилку я бросил твои бутылки, – увещевал верзила, казавшийся рядом с малышкой настоящим Атлантом. – Чтоб остыли побыстрее.

– И где? Там, – она дёрнула дверцу и кивнула вниз, – только еда!

– Лу! – подоспел на помощь Ингольд. – Для вина другая морозилка.

– Сказать было сложно, конечно.

– Да лан тебе, – улыбнулся Гарсон и достал-таки вино. – Прям как в первый раз!

– А вас хрен поймёшь, – огрызнулась Лу.

Белое сухое – выбор балерин и худеющих – но я принял бутылку с благодарностью, большей частью потому, что вино было прохладным. Жажда, как верный спутник отходняка после таблеток, всегда настигала меня ночью. Пьянеть я не хотел, но не отказался бы от таинственного тумана в голове, чтобы тот скрыл тоску и превратил посиделки в танцы у ритуального костра. Хотя спустя минуту выяснилось, что танцы можно устроить и безо всего этого: малышка Лу, нежно пошептавшись с Ингольдом, неожиданно стянула с себя футболку и взобралась на журнальный столик, попутно смахнув с него абсолютно всё.

Я застыл в немом восторге, не донеся бутылку до рта. Безумный взгляд Лу, задорные огоньки в глазах Льдинки, тело, свободное от пут – вот чего не хватало в эту ночь. А дальше случился безудержный и хаотичный танец под такую же музыку. На месте Ингольда, я бы без вопросов взял малышку на подтанцовку: тонкая, хрупкая, струилась она по волнам мелодии, как молоденький ужик сквозь влажные от утренней росы камни. В моё горло лилось вино, а представлялось совсем иное – вкус томных ласк, которые могли бы принадлежать Лу, прикосновения прохладного её, потного тела, солёные капли, срывающиеся с молодой, упругой груди, шаловливо подглядывающей сквозь кружавчики девчачьего лифчика. Нет, я не хотел с ней переспать, а поиграть перед тем, как усадить на мятые простыни посреди пыльной, заброшенной мансарды, освещённой только жалким лунным светом, и писать.

Маренго, таусинный, немного кобальта, капля бирюзы. Серый, чёрный. И лунный туман… Руки подскажут, какие краски взять. Я опять видел перед собой её, малышку Лу, тонущей в озере. И больше всего желал сейчас писать. Сию секунду! Пока сквозь движения проглядывает то самое, настоящее, чего я никак не могу найти ни в ней, ни в ком-то другом.