Ноги ведут меня куда-то в сторону, ветер раздувает полы незастегнутого пуховика. Я наконец-то оглядываюсь, стараясь собрать окружающий мир в единое пятно фокуса.

Я иду к переходу, против ветра, чтобы спуститься к станции метро.

Серые ступеньки поражают твердостью, будто мои стопы отвыкли прикасаться к чему-то прочному.

Справа полицейские терроризируют уличных музыкантов, а сгорбленная женщина тянет наверх дребезжащую тачку.

Если сейчас окончательно спущусь, то огни мира исчезнут, и останутся лишь электрическим лампы перехода.

Я разворачиваюсь и бросаюсь наверх.

Ветер снова задувает в лицо, а я бреду домой шумными улицами и темными дворами. Не соблюдаю ни прямых линий, ни пауз перед дорогами. Словно я одна в городе. Наискосок пересекаю тротуары, и иногда скрываю веки от безжалостно упрямого ветра.

Черная машина постоянно мелькает рядом, возможно, она даже следует за мной.

Но это неважно.

Вообще все неважно.

Гул столицы различим даже в жилых кварталах, и я хочу прижать ладони к ушам, чтобы не слышать его.

Шок должен отступить, но какая-то часть меня уже не дождется этого. Какая-то часть навсегда изменившаяся, словно душа поменяла рельеф, пережив выброс магмы из ядра наружу.

Кровь во мне циркулирует силой и напором его голоса.

Я действительно чуть-чуть узнала Везувия Родина. Когда он проник в меня и поднял ошеломленные глаза.

Берусь замерзшей ладонью за ручку подъездной двери, и жаркий комок в груди наконец-то нагоняет удар.

Сердце пропустило удар, когда я вышла из переговорной кабины, и, кажется, не билось все это время, ожидая физического прикосновения ко входу в мой дом.

В темной парадной я поднимаюсь по лестнице, и шаг за шагом, ступенька за ступенькой, из меня прорывается плач вместе со смехом.

Потрясение уже не остановить, оно выталкивается из меня всхлипами, и я зажимаю рот обеими руками.

Еще один этаж. Всего лишь один.

Я дойду домой и все будет хорошо. У меня ведь всегда все хорошо.