– Вот и спасибо, – прогромыхал Максим Максимович и принялся, кряхтя, неуклюже выбираться через дверь. – Пойдёмте накатим по «соточке» за упокой души усопшего раба Божия Святослава.

Глава 4

В феврале Артёма ждало радостное событие: его роман «Кукловод», тиражи которого, начавшись со скромных десяти тысяч экземпляров, быстро подросли до внушительных семидесяти тысяч, включили в лонг-лист премии «Русский бестселлер». По этому поводу Максим Максимович не преминул отметить, что «без талантливого редактора писатель – всего лишь графоман и бумагомарака, а с талантливым редактором, наоборот, гордость всего литературного мира и талантище».

– Так и приходится ходить в серых кардиналах, – сообщил главред, сидя в гостиной у Артёма с Лизой. – Так бы уже учредил кто-нибудь премию «Главред года» и вручил бы её Максиму Максимовичу за такого красивого и талантливого автора.

Лиза рассмеялась, разливая по чашкам чай из упитанного заварочного чайника. Артём лишь стеснительно улыбался, глядя на рассыпающегося в комплиментах самому себе Штирлица. То, что он выходил на новый уровень, его безумно радовало, но он всё же предпочёл не делиться этой радостью с Максимом Максимовичем. Да, главред был тем человеком, который протащил Артёма в мир известности, интервью и автографов, но всё же не хотелось бросать свои чувства на землю перед грязными «кирзачами» шуточек Максима Максимовича. Работа есть работа, а вот в его личной жизни Родзянко был чужеродным элементом, как «косуха» и «гриндеры» на лысеющем пожилом учителе физики.

Максим Максимович сообщил, что шорт-лист появится не позднее начала мая, и что шансы Артёминого «Кукловода» очень высоки.

– А там, глядишь, и премию получишь. Представляешь, открываешь ты «Википедию», а там указано: «Артемий Павлович Белозёров, Лауреат премии такой-то такого-то года». Будешь сидеть в жюри «Бестселлера» в следующем году. Красота! А потом, может, и другие премии подтянутся. В общем, секс, драгз и рокнролл сплошной.

Лиза рассмеялась.

– А всё благодаря кому? – продолжил главред. – Максиму Максимовичу, естественно. Ну, – гипертрофированно скромно проговорил он, – конечно, не только ему. Всё издательство тебя выпестовывало: и редакторы, и корректоры, и бог ещё знает кто.

– И художник, – пробормотал Артём. Его покоробило, что Штирлиц так быстро списал со счетов Святослава, хотя этому он совершенно не удивился.

– А? – вскинул голову Максим Максимович, и в этот момент Артём почувствовал желание взять чайник и обрушить его на голову главреда. Именно за это хабальное и недовольное «А?» Он даже на секунду представил себе картину: Штирлиц заваливается назад от удара, сломанный нос кровоточит, по щекам течёт густая коричнево-красная заварка, в волосах осколки фарфора и разбухшие чайные листья, в глазах – боль и изумление. На секунду ему показалось, что его руки буквально зачесались от желания воплотить эту красочную картинку в жизнь.

Он непроизвольно поскрёб ногтями запястье.

– Я говорю…

– Конечно, Слава тоже очень постарался, – тут же прервал он Артёма. – Не обложка, а ловушка для мух. Читатели так и липнут.

Артём вспомнил, как Максим Максимович отозвался об обложке на похоронах. «Какая-то банальщина». Получив признание в виде хороших продаж, картинка для главреда из посредственности превратилась в ловушку для читателей.

– Слава был молодец, – сообщил Максим Максимович. – Мастер своего дела. Совершенно непонятно, что это на него нашло.

Артём разозлился. Нашло? Он так говорит, словно Слава чересчур много выпил и позволил себе какую-то экстравагантную, но совершенно безобидную, выходку. Громкий хохот, ругань с официантом или, на худой конец, танец на столе.