После похорон люди скученно двинулись к арендованному старичку-«ПАЗ»ику со сморщенной кожей бортов, пигментными пятнами ржавчины и надсадным кашлем замученного двигателя. Автобус, который отвозил мёртвых на кладбище, сам уже давно созрел для собственных похорон, но почему-то всё откладывал и откладывал свой последний путь. Сейчас он должен был везти людей на поминки в квартиру Марины и Славы.

«Только Марины», – мысленно поправил себя Артём. Он рефлекторно, не желая того, пытался представить, что будет происходить в голове и сердце бедной вдовы, когда она, проводив всех, останется одна в наполовину осиротевшей квартире. Что будет думать, что вспоминать, о чём плакать, на кого кричать. Как будет считать секунды своей жизни «после Славы», ожидая, как секунды превратятся в минуты, а затем в часы, а затем разгонятся до той скорости, на которой нельзя различить за окном картин прошлого. И это тоже были «одноразовые мысли», из тех, что должны были найти отражение на страницах его романов.

Лиза с Артёмом двинулись к своей «БМВ», когда их нагнал Максим Максимович.

– Артемий Палыч, – громогласно позвал он. – Добросишь?

Его вопрос больше походил на утверждение. Главред не привык спрашивать.

– Конечно, садитесь, Максим Максимович, – ответила за Артёма Лиза, ласково улыбнувшись. Артём совершенно не хотел сейчас ехать под постоянную болтовню главного редактора – его больше бы устроила уютная тишина и мелькающие за окном машины, – но, естественно, промолчал.

Артём сел на переднее пассажирское сидение, а Максим Максимович жирным, неуклюжим пауком втиснулся на заднее. Машина тронулась.

Пару минут они ехали в тишине, если не считать бормотание навигатора, который женским голосом объяснял, как выехать с кладбища. Затем главред открыл рот.

– Представляете, что выкинул? – он не уточнил, кто и что именно выкинул, но в данном случае и так всё было предельно ясно.

– Я такого ещё никогда не видел, – забурлил он, как пузыри в закипающем чайнике, всё быстрее и настырнее. – Видел я сумасшедших, но здесь как всё странно получилось. Тихий, спокойный парень, а выкинул такой фортель, представляете? Никаких ведь намёков, что самое интересное. Под луной голый не бегал, кару с небес не взывал, а взял и снёс себе голову…нет, конечно, не снёс, но… Да ещё и Достоевского примешал сюда. «Читали «Идиот» Достоевского»! Может, и читали, так уже и не помним! А он сам, как идиот…И ведь я же с ним болтал ещё накануне, рассказывал ему что-то… Сейчас уже и не вспомню… А! Вспомнил. Собственно, по обложке «Кукловода». Ты уж извини, но какая-то банальщина получилась. Я так ему и сказал. Но он вроде бы как и не обиделся на меня. Парень без заморочек, нечего сказать. Другие могли бы и губёшку выпятить…

Максим Максимович продолжал говорить, то уходя от темы смерти Славы, то вновь возвращаясь к ней, словно его кидало волной в разные стороны, но неизменно возвращало на то же самое место. Артём некоторое время слушал, но довольно быстро принялся думать о своём, иногда, совершенно автоматически, кивая в подтверждение слов главреда, при этом не понимая, что тот говорит. У него в голове крутился образ пухлого полицейского, раз за разом приседающего, чтобы рассмотреть пистолет. Прозрачный пластик, прикрывающий лампочку, слегка оплавлен и почернел, словно к нему поднесли зажигалку. Полицейский не подаёт вида, что перед ним самое странное орудие самоубийства.

«Потому что для него это обычный пистолет, – рассеянно подумал Артём, глядя, как за стеклом мелькают окна домов. – Для него и для всех это нормальный пистолет, и только для меня – он игрушечный».