Когда все танки были подбиты, в бой рванула пехота и мотострелковые войска. Постепенно пол в центре комнаты Артёма превращался в игрушечное кладбище пластмассовой техники и пластилиновых людей. Поначалу «красные» побеждали, но внезапно появившаяся артиллерия «зелёных» перевесила чашу весов в другую сторону. В середине поля боя, среди пластилиновых мертвецов, стоял странный обелиск: прозрачный, со светло-коричневой жидкостью внутри, в которой виднелся почти полностью растаявший кусок льда. Время от времени обелиск исчезал, чтобы потом появиться вновь, с каждым разом всё более и более пустым.

Бой остался за «зелёной» армией. Правда победителями можно было назвать всего лишь десяток рядовых, одного офицера и, естественно, главнокомандующего «зелёных». «Красный» же главком был взят в плен. Артём сидел, мерно покачиваясь, словно под ним был не пол, а дно лодки, которую кидает волнами из стороны в сторону. Он построил перед собой оставшихся воинов и заплетающимся голосом поблагодарил их за службу. Устно раздав ордена и медали, он собирался уже убрать всё на свои места на полках, но внезапно схватил лежащий рядом перевёрнутый «КВ-1» и со всего размаху бросил об стену. Танк ударился на несколько сантиметров ниже маленького оконца, за которым уже виднелось светлеющее утреннее небо. Звук удара оказался не громким и не впечатляющим, поэтому Артём, отхлебнув виски, послал вдогонку «Климу Ворошилову» бокал. Вот теперь звук был более чётким и внятным, словно выстрел из пистолета Макарова. На раненной стене образовалось мокрое пятно крови, состоящей из виски и воды, а внизу, на полу, лежал причудливый салат из пластмассовых обломков танка, осколков стекла и маленьких лужиц скотча.

– Осталось от тебя, Климушка, лишь мокрое место, – проговорил он заплетающимся языком и расхохотался. Он смеялся громко и истерично, на грани слёз, не понимая, зачем это делает, и вскоре уже даже не мог разобрать, смеётся ли он, или, действительно, плачет.

Когда робкие лучики раннего летнего солнца, ещё не жаркого, но уже готовящегося к дневной изнуряющей жаре, проникли в маленькое оконце комнаты, осветив кусок стены напротив, Артём спал, свернувшись калачиком на полу. Вокруг него раскинулось остывающее поле брани, с мёртвыми лилипутами, поубивавшими друг друга по указке пьяного Гулливера.

Глава 3

Артём всегда старался избежать похорон, но проводить Святослава он был обязан. Лиза ни разу не заговорила о смерти Славы, и Артём был ей благодарен за это. Он пытался понять, делала ли она это из врождённого умения молчать в тех местах, где необходимо молчать, либо из собственного нежелания обсуждать тему публичного самоубийства, но так и не сделал для себя окончательного вывода. Да и не всё ли равно, какова причина её такта? Главное, что этот разговор не состоялся. И решение – идти или не идти на похороны, она оставила ему.

Отпевание происходило в небольшой часовенке возле Кузьминского кладбища. Богослужение началось вовремя. Гроб внесли и поставили на подставку ногами к алтарю. Маленький юркий священник, поблёскивая лысиной, едва прикрытой жидкими волосами, споро взялся за дело. Вдова Славы, Марина, милая, но совершенно невыразительная женщина, постоянно всхлипывала, находясь возле линии, за которой начиналась истерика, но священник, не подходя к ней, всё же умудрялся удерживать её на этой грани.

Артём, не понимая и не стараясь понять распевного речитатива священника, всю службу смотрел на бордовую коробку, в которую упрятали Славу. Лишившись души, художник автоматически потерял право на положенные ему на этом свете квадратные метры и километры жизни, а осталось лишь одно койко-место в подземном Кузьминском общежитии. А чтобы усопший не чувствовал себя ущемлённым, добавили оптимистичных обещаний о вечной памяти на траурных лентах и забросали венками. Эрзац-цветы для эрзац-человека.