– Не лезь. Просто не лезь в это, и все.

Я осмелилась сделать шаг вперед, и в то же мгновение Дьявол на меня посмотрел, и я задохнулась от ужаса. Мрачный взгляд из-под бровей, черные глаза, жуткие.

– Тебе сказали – пошла вон! Значит, пошла вон!

– Я… я могу стрелы достать и раны смазать. А он… он пока другим поможет.

Буга быстро закачал отрицательно башкой своей непропорционально большой. И в тот же момент пальцы Тархана разжались, и тот кубарем покатился по выжженной траве.

– Давай вытаскивай и мажь. А ты иди посмотри, что там другие расселись. Скажи, дальше двигаемся. Все. Отдых окончен.

Подошла сзади, а у самой тошнота к горлу от ран его подступает и трясет всю от страха, что, если не смогу, он меня, как Бугу, поднимет и в болоте утопит.

– Ты…вы…высокий очень. Я не достану. Может, сядете вон там? На бревно.

Сел на поваленное бревно, спиной ко мне. Ноги раздвинул и вытянул вперед, а я смотрю на расплавленные голенища сапог, и снова внутри все дрожать начинает.

– Ты чего там замерла? Если не знаешь, что делать, убирайся, на хрен.

– Там… там все в кожу вплавилось. Куски…вашей одежды. Мне бы воды набрать. Отмочить от ран. Божеее, они так глубоко.

И со свистом воздух втянула, когда он футболку сам через голову стянул. Перед глазами потемнело от понимания – какую боль только что испытал. По спине Тархана потекла кровь тонкими струйками.

– Стрелы вытащи!

Хотела сказать, что не могу, но прикусила язык. Потому что сама вызвалась. Не знаю, как я их оттуда достала. Сильно дернула, и у самой перед глазами потемнело.

– Футболкой оботри и мажь.

– Мне воды совсем немного надо. Рубаху смочить.

– Давай, только быстрее. – не стонет, но я слышу, что с трудом каждое слово дается. – Быстрее… быстрее, черт бы тебя побрал. Нет у нас времени здесь сидеть. Огонь погаснет, и за нами погоня будет!

Футболку смочила водой, перед глазами рябит. Мне страшно. Я никогда ничего подобного не делала. Мы проходили курс первой помощи после ожогов у детей. Но никогда мне еще не приходилось делать это вживую.

Я осторожно, зажмурившись, на рану намазала мазь. Воняла она какой-то непонятной дрянью с примесью ментола. Я бы сказала, что навозом, конской мочой и мятой. Не знаю, что туда могла положить эта шаманка, псевдоцыганка, но что-то она там навертела.

– Ты что, ее нагрела? Или это у тебя пальцы такие горячие?

– Неет, – боязливо головой отрицательно закачала.

Повела по вывороченным ожогам, и так больно самой, руки дрожат, там на его коже по всей спине дракон набит с черепами. Нет, не красиво, не так, как татуировки набивают, а словно кто-то наживую выжигал на нем эту тварь. Шрам светлый, давнишний, и у дракона язык, как змея, сам с языком.

– Ты что-то делаешь или уснула?

– Я осторожно, чтоб больно не было.

Голову резко в бок повернул, и мне профиль его точеный видно. Волосы короткие, растрепанные, и едва отросшие над мочкой уха не скрывают черную татуировку. Какие-то иероглифы. Наверное, по-монгольски что-то написано.

Скула точеная, выпуклая, резкая, как художником нарисована. Веки опустил, и ресницы тень на щеки бросают. Когда-то я читала, что у азиатов ресниц и нет вовсе. Но это оказалось ложью…или у него особенность. Потому что ресницы длинные и мягкие, чуть загнуты кверху.

– Боль – это жизнь, девочка. Если больно, значит, не сдохла еще. Боли радоваться надо. Встречать ее с улыбкой. Мертвым не больно. А с живыми боль с рождения живет. И рождаются, и умирают в муках. Но пока болит – ты жив.

– Зачем делать больно, если можно осторожно, если можно от нее избавить.