– Какая же ты наивная и легковерная. Не подозревал, что такие существуют. Неискушённый ребёнок, честное слово. А мужчина твой – размазня. Или нет, не размазня – хитрый. Продуманный. Собака на сене – сам не ам и другому не дам. Годы твои пожирает.

Юля гневно и отважно загоралась. Спорила яростно, зло. С пеной у рта защищала свой идеал.
Какое-то ограниченное убожество осмеливалось плохо говорить о человеке, который был для неё чуть ли не божеством! Рядом с ним такой, как Георг, не достоин находиться. Жить в одном городе, мире, дышать одним воздухом – не достоин. Даже взгляд такого, как этот нелюдь, оскорбителен для её любимого.
Мерзавец осмеливался хаять его поганым языком, не понимая своим пещерным мозгом, насколько лично он смешон и ничтожен. Им двигали только примитивные инстинкты самца.
Такому быдлу никогда не познать истинную любовь. Из души, из сердца.
Настоящее чувство доступно только для одухотворённых людей с утончённой натурой.
Каким являлся её обоготворяемый любимый.
Одно предположение, что их можно сравнивать, что они оба мужчины – само по себе противоречило законам природы.

Георгу расхотелось спорить, доказывая, что во многом она заблуждалась, видя свои отношения через розовые очки.
Понял, что Юле не нужна правда об её великом чувстве. Похоже, сама всё понимала, но как страус пряталась от этого разочаровывающего знания.
Он предпочитал, расслабившись, просто смотреть на неё. На то, как сердилась, бросая недовольные взгляды на него. И с каким удовольствием и нежностью описывала своего мужчину.
Как говорила, жестикулировала. То добрела и сияла, словно вот-вот рассмеётся. То хмурилась и сосредоточенно морщила брови, стараясь вспомнить все детали незабываемых встреч.
Как ярко менялись в зависимости от обсуждения переживания на её выразительном лице. Блестели глаза, розовели щёки.

Порой Георг даже не вслушивался в смысл произносимых слов. Просто заворожённо смотрел. Чуть улыбаясь и хмелея от созерцания. Испытывая блаженство от возможности наблюдать за Юлей, когда она скидывала обычную суровую и неподвижную гримасу, которую неизменно натягивала при общении с ним.
Юля закрывала глаза на явное зубоскальство тюремщика над её сердечным другом. Теперь у неё появилась другая цель: побольней уколоть Георга.
Она осмелела и значительно расширила лимит допустимых насмешек в отношениях с хозяином дома. Особенно после поразившего её предложения купить велосипед. Из сказанного однозначно следовало, что смертельная опасность ей не угрожала.
Даже наоборот, он хотел, чтобы Юля получала радость от жизни. Были очевидны и аккуратные потуги наладить дружеский контакт, расположить к себе.
Логичный вывод: можно показывать зубки. Это доставляло тайную радость.

С садистским наслаждением заметила: чем с большим восхищением и подробностями рассказывала о далёком любимом, тем более скучной становилась физиономия ненавистного существа. Её лютого врага – Георгия.
Его заметно уязвляло преувеличенное упоение манерами, умением держаться, воспитанностью, умом, моральными достоинствами незнакомого ему москвича.
Всегда вставлял какую-то нелепую реплику. Не отказывал в удовольствии уколоть вопросом с двойным смыслом.

Выслушав как-то очередную умопомрачительную оду о потрясающем благородстве и возвышенности Юлиного возлюбленного, подхватил восторженную интонацию и изрёк, откровенно издеваясь, не скрывая ехидства:
– О! Какой мужчина! Ангел во плоти, не иначе. Думаю, из него в туалете валятся нежные благоухающие розы, а не анализы.