Перестал улыбаться, даже погрустнел. Подпёр подбородок кулаками. Долго смотрел на неё. Негромко попросил серьёзным голосом:
– Научи меня? Научишь? Любить по-человечески.

Однажды, выслушав очередную песню о неземной любви и прекрасном возлюбленном, неожиданно предложил, пристально глядя сквозь приспущенные ресницы:
– А давай я женюсь на тебе? Узнаешь, что такое настоящий мужчина.

Юля дёрнулась, будто её ужалило. Кровь кипятком бросилась в лицо. Разъярённо посмотрела в его глаза и, обжигая каждым выплюнутым словом, прорычала:
– Спасибо! Уже познала. Забыл? А я помню и никогда не забуду все твои мужские поступки!

Впервые обратилась к нему на «ты». Стиснув челюсти, смерила презрительным взглядом и ушла в свою каморку, громко хлопнув дверью.
– Это значит «нет», – невозмутимо констатировал Георгий и погрузился в мысли.
Он не собирался так шутить. Сам удивился. Как-то спонтанно, от сердца сорвалось.
А ведь неплохая идея, способ разрубить гордиев узел. Девушка-то классная.

19. Глава 19. Ненависть

В любимом нравятся даже недостатки? А в нелюбимом раздражают даже достоинства?
В Юле всё кипело и не выходила из головы горделивая фраза – настоящий мужчина. Это он? Он считал себя настоящим мужчиной?
Как жаль! До человекоподобного так ничего и не дошло. Так ничего и не понял.
Георг вызывал отвращение.
Любое движение, взгляд, мимика, звук голоса, запах, походка: всё бесило и вызывало гадливость. Отталкивал весь облик в целом и каждая черта в отдельности.

Её мутило от необходимости находиться с ним за одним обеденным столом.
Изо дня в день присутствовать и наблюдать за тем, как он, потягиваясь во всю дурь и с хрустом размяв мускулистые руки, неторопливо усаживался на табурет.
Ёрзал, устраиваясь удобнее. Хмурясь, окидывал взглядом кушанья, придвигал порцию, обстоятельно рассматривал.
Юля усмехалась про себя: «Царь, просто царь. Поди, опасается? Ждёт, что таракана подкинула? Плюнула? Или стекло насыпала?»

Сосредоточенно набирал содержимое тарелки на вилку. Аккуратно подносил ко рту, размыкал влажные губы. На миг сверкал ослепительный ряд зубов. Было слышно, как медленно пережёвывал и, поглощая, втягивал массу.
Большими гулкими глотками пил воду. Сокращалось горло. Вверх-вниз двигался острый кадык, проталкивая внутрь пищевода еду.
Глубоко и шумно вздыхал, дышал… Размеренно поднималась и опускалась его широкая грудь, через горловину и разрез рубашки пробивался буйный волосяной покров.

Юле нисколько не хотелось наблюдать за этим зрелищем, а непокорные глаза следили и непроизвольно фиксировали всё. Рада была бы принимать пищу отдельно от хозяина дома, но его это не устраивало.
И усиливало её раздражение.

Сам факт его существования вызывал протест.
Брезгливость вызывали запачканные ложки, вилки, которые задевал его язык во время трапезы. Мутные следы от губ на стеклянных бокалах.
Моя посуду она тщательно следила за тем, чтобы не прикасаться к местам, к которым прикладывался его рот. Сначала двумя пальчиками держала утварь под струёй воды и только потом, преодолевая тошноту, мыла.
Предметы, которыми пользовался он, протирала отдельной тряпочкой или выскабливала бумажным полотенцем, а только потом общей губкой.

Действовало на нервы, что у Георга появилась неприятная привычка застыть среди суеты и внимательно, с открытой улыбкой наблюдать за Юлей, когда она двигалась или делала что-нибудь.
Он превращался в неподвижный столб и изучающе, даже как-то мечтательно рассматривал её.
Юля напрягалась и, не подавая вида, боковым зрением напряжённо следила за выписываемой его глазами траекторий.