Юля однажды подошла к нему, чтобы оценить свой вид перед выходом во двор. И ужаснулась.
В отражении обнаружила незнакомую себя: бледную, с потухшими глазами, опущенными уголками рта. В уродливой одежде, более подходящей комику в цирке.
Смешно повязанный платок надёжно прятал её густые вьющиеся волосы и придавал коже мертвенный цвет. Туго обтянул и неузнаваемо изменил овал лица, передавив шею и неестественно выделяя щёки.
Нелепый двойник, похожий на уставшую от жизни старушку, споткнулся и застыл в стеклянной поверхности, с недоумением и страхом изучая её.

В прежней жизни Юля любила красиво одеваться. И делала это с огромным удовольствием.
Гардероб насчитывал не один десяток пар обуви разных стилей и функциональности.
Каждой из которых пользовалась только с определённой одеждой, сумочкой, украшениями.
В шкафах висели разных фасонов и цветов брючки, джинсы, юбочки, блузки, платья.
Она тщательно следила за тем, чтобы надеваемые вещи сочетались между собой по цвету, стилю и соответствовали задуманному образу.
Ко всем нарядам вдумчиво, с любовью подбирала подходящие именно к нему аксессуары.
Браслетики, колечки, подвески, воздушные шарфики. Недорогие милые безделушки, предназначение которых: однодневной бабочкой оживить настроение, украсить день и дать место следующей искорке радости.
Щепетильно ухаживала за внешностью. Без фанатизма. Со здоровым желанием выглядеть привлекательно и женственно.

Здесь, за небольшой промежуток времени, казавшийся ей чуть ли не десятилетием, исчезло желание поддерживать себя в безукоризненном виде.
Оно трансформировалось в полуинстинктивную необходимость уничтожить сексуальное влечение к ней.
Нет, она не ходила грязной. Соблюдала обязательную гигиену: мылась, причёсывалась, надевала чистую одежду, стирала вручную своё добро.
Домашними костюмами служили летние наряды из отпускной сумки.
Но всё чаще накидывала поверх собственных тряпок какой-нибудь старушечий балахон.
Пряча и храня под мрачной скорлупой чужих шмоток родные и любимые вещи, как воспоминание об утраченной связи с исчезнувшим миром.
Стало совершенно безразлично, как она смотрелась и что на ней надето.
Кроме Георга её никто не видел. А для него хотелось стать подчёркнуто непривлекательной. Даже отталкивающей. Уязвить тем, что он не вызывал стремление прихорашиваться и выглядеть красивой.
Притеснённый характер кипел и тихо бунтовал. До зуда подмывало препираться. Подтравливать, высмеивать, унижать.
Вслух это делать было нельзя. Максимум, чем можно оскорбить тюремщика: быть омерзительной внешне.
Назло зверю. И даже назло себе. Но, увидев свой новый образ, испытала мощнейшее моральное потрясение. Больше к зеркалу не подходила.

Изо всех сил припоминала рассказ Сергея о семье Георгия. Но история воскрешалась смутно, отрывками.
В тот день она напрочь отвергала любую информацию, ничего не хотелось слышать. Сведения о личной жизни полузнакомого обидчика не интересовали и раздражали. Думала, чем быстрей забудет неприятное происшествие на берегу, тем лучше.
Сейчас эти знания пригодились бы. Кто мог предположить, что неосмотрительная поездка обернётся настолько чудовищным событием?
«Кажется, у него кто-то погиб. Или болел. Мать? Да-да! И жил с ней в горах. Приспособил комнату, чтобы безопасно содержать сумасшедшего человека. Точно! Это же здесь. Вероятно, она тут и умерла. Теперь в этом помещении живу я? Кошмар. И вроде жена сбежала. Или не жена?
Какое дразнящее слово: сбежала. У той получилось…»

Юля расслабилась, убедившись, что по всем признакам трупом её не собирались делать. По крайней мере, в ближайшее время. Вяло надеялась, что постепенно бдительность тюремщика уменьшится и удача повернётся лицом: она сможет сбежать. Или он сам, наконец отпустит её.