Юля презрительно фыркнула и глянула на него с показным сожалением, давая понять, насколько убоги его понятия об юморе.
Он вроде бы чуток стушевался... Или нет?

Проследил, чтобы доела всё, что было в тарелке. Придвинул фрукты, сладости. С раздражающей настойчивостью потребовал попробовать их.
Чтобы отвязался, Юля нехотя развернула фантик. Угрюмо глядя в его зрачки, отправила конфету в рот. С вызывающей активностью подвигала челюстями. Разжевала. Не отводя взгляда, проглотила: «Ещё что-то надо? Или все прихоти господина удовлетворила?»
Он заморгал, отвернулся. Вздохнул. Видимо, испытывал облегчение, когда она, подчиняясь, пусть без настроения, с недовольным видом, но всё же клевала пищу.

Приказал походить по дому взад – вперёд:
– Двигайся! Весь день без движения. Это вредно.
Юля, раздув ноздри, сердито втянула воздух. Стрельнула насмешливым взглядом: ой, посмотрите на лицемера – какой гуманист!
Язвительно хмыкнула:
– Выгул зека в тюремном дворике?

Зло заложила руки за спину. Сделала несколько кругов по комнате, опустив голову, раскачиваясь из стороны в сторону, будто на ногах висели пудовые кандалы. Изображала заключенного.
Рисковала, да. Демонстрировать безмолвную кротость и повиновение получалось плохо.
Верней, совсем не получалось. Юлю раздирало от ненависти, от необходимости подчиняться и невозможности выплеснуть негатив.
Внутри полыхал огонь и и вырывался наружу с каждым движением.
Возможно, если бы не видела, что тюремщик растерян и даже немного заискивал, тогда бы мобилизовала актёрские способности и ходила шёлковой. Пока в этом не было нужды.

Георг вздёрнул брови, покачал головой. Коротко усмехнулся. Он был подавлен не меньше арестантки.

16. Глава 16. Режим

Прошёл такой же точно день. Потом ещё и ещё.
Первую неделю Георг почти всегда отсутствовал до позднего вечера. Два раза совсем не приехал на ночь.
Тогда Юле становилось до безумия жутко.
Одетой ложилась в кровать. С головой накрывалась двумя одеялами, сворачивалась клубочком.
Выставляла одно ухо и напряжённо прислушивалась к каждому звуку.
К таинственным скрипам старого дома. К протяжному завыванию осеннего ветра, нервозно швыряющему в окно сломленные веточки и жёлтые листья.
К тревожно барабанящим по стеклу каплям дождя.
К невнятному шороху в углу комнаты. Мышка? В полумраке сложно увидеть, что или кто там настойчиво шелестел каждый вечер. И страшно: вдруг что-то такое, о чём лучше не знать! Здесь же, наверное, и змеи были?
Поджимала ноги и с полурыданиями косилась на смутно белеющее одеяло – не полз сверху никто? Нет?
Иногда, как далёкое эхо, доносился лай собак. Значит, где-то в пределах пешей доступности жили люди?

Не было ни интернета, ни телевизора. Только куча старых книг с потрёпанными страницами, которые не стала выкидывать вслед за журналами.
Потемневшие стены, серый неровный потолок. Узкое окно, в которое через нападавшую листву едва пробивался дневной свет.
Старый покосившийся шкаф с истлевающим тряпьём и широкая твёрдая кровать.

За долгие дни Юля изучила и возненавидела всё, что находилось в помещении.
Каждую трещинку, тряпку, рисунки на обоях, досках и полу.
Проклятую дверь, изолирующую от окружающего, от внешней жизни.
Теперь это был её мир. Никто не догадывался, что она здесь. В диком, страшном месте. Что это её реальность.
И чужой человек возложил на себя право распоряжаться её судьбой.
Если когда-нибудь он совсем не вернётся? Если с ним что-то случится, то она не сможет выбраться и погибнет мучительной смертью в своей клетке от голода и холода?