После завтрака закрыл Юлю в полуподвальной комнате. Оставил еду, воду, кипяток в термосе. Принес старые книги, журналы.
С неуверенным видом вывалил эти скудные скрашиватели досуга на кровать. Потоптался в центре тюрьмы, хмуро и вопросительно смотря на пленницу.
Чего хотел, интересно? Ждал реакции?
Раздражённо вздохнул. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке.
Юля фыркнула. Через плечо, исподлобья смерила тюремщика вместе с его пожелтевшими дарами колючим взглядом: это что? Чтобы не скучала?
Уголки рта скривила в горькой ухмылке – ещё бы раскраски добавил, карандаши с фломастерами, пластилин.
Кончик языка так и затрепетал от невысказанной реплики, но сдержалась. Благоразумно прикусила болтливый орган: «Ну его, этого примата. Не стоит ссориться. Опять запсихует».
Оставшись одна, первым делом проверила запор, потолкала дощатую дверь. Прочно. Не выломать голыми руками.
Попрыгала возле окна, безуспешно пробуя дотянуться и хоть что-нибудь разглядеть в нём. Бесцельно покружила по комнате.
Обнаружила в углу за умывальником веник. Замотала голову чужим платком, пряча лоб и волосы. Накинула халат с длинными рукавами.
Стиснув зубы, повизгивая от страха и отвращения, принялась сметать со стен и потолка липкую паутину.
Высохшие трупики мух и мошек трухлявым дождём повалились на пол, захрустели под ногами.
Сгребла мусор на вырванные из журнала страницы, высыпала в ведро. Прикрыла ладонью нос и губы, втягивая воздух через ткань. Возмутилась: «Теперь вот дышать этим тленом!»
Набрала полный рот воды и попшикала во все стороны фонтанчики, чтобы пыль поскорей осела вниз.
«Ужас, сколько здесь грязи и песка! Пол бы помыть. Жалко, воды мало».
С брезгливым любопытством переворошила слежавшиеся вещи в шкафу, хмыкнула: « Хламьё какое! Зачем он это бережёт?»
Выудила длинный жилет из белой овчины, надела. Он был тяжёлым, тёплым. С запахом ушедших лет, натуральной шерсти. Мягко укутал и согрел тело.
Заняться было нечем. Это было царство покоя, безмолвия, дохлых насекомых и рассерженных пауков. Казалось, даже воздух застыл в этом забытом, оторванном от мира уголке.
Полистала журналы. Старьё. Содержание не стоило того, чтобы мучить глаза в слабоосвещённом помещении.
Злорадно кинула собранные Георгом брошюры к порогу. Пусть знает – не надо пихать ей то, чему место на помойке.
Днём было не очень тревожно. Сначала даже порадовалась одиночеству. Но с наступившими сумерками в подвал сползла кромешная мгла, а с ней и примитивный страх темноты.
Свет в её тюрьме включался снаружи. Поэтому возвращению Георга пленница тихо порадовалась. Какие вести привёз?
Кажется, он приехал более уравновешенным. Видимо, то, что разведал, его успокоило.
Покосился на кучку отвергнутой макулатуры, бросил взгляд на Юлю. Слишком быстро опустил ресницы, неловко усмехнулся.
Вообще, его виноватый, даже смущённый вид, вопреки фактам, сулил благоприятное развитие событий.
Вселял надежду: раз чувствовал себя некомфортно в состоянии агрессии, то вряд ли оно затянется.
Жестокость для него – не норма. Скорей всего, мечтал вернуться в привычное мироощущение.
Сразу выпустил из заточенья. В свете электрической лампы беспокойно рассмотрел бледное печальное лицо пленницы. Покряхтел, переминаясь с ноги на ногу.
Выложил на кухонный стол полуфабрикаты. Каким-то ненатурально весёлым голосом, будто взбодряя её поникший дух, велел на скорую руку приготовить ужин.
Крутился за спиной, пока стояла у плиты. Подсказывал, помогал. Похоже, страстно желал разрядить гнетущую обстановку и оживить тишину. Даже родил пару абсолютно идиотских шуток.