То метался из угла в угол, меряя комнату большими, тяжёлыми шагами.
Мрачно косился на девушку, останавливался напротив, заложив руки в карманы. В упор сверлил ненавидящим взглядом.
Его всё бесило, раздражало и корёжило от злости: «Зачем эта заноза вторглась в мою комфортную жизнь?»
До её появления всё было отрегулированным, удобным, логичным. Жил себе припеваючи: тихо-смирно, с чистой совестью. Ни под кого не подстраивался, ничего не боялся. Делал, что хотелось и когда хотелось.
Теперь по вине этой поперечной особы устоявшееся благополучие кувырком полетело в тартарары.
Был вынужден прятать её. Менять привычки и уклад жизни. Придётся постоянно ездить в эту даль и обитать в разваливающемся доме. Решать, как создать более-менее приличные условия, чтобы, не дай бог, она не разболелась в полузаброшенном подвале.
И самому находиться в постоянном напряжении, следить за тем, чтобы не сбежала. Контролировать речь и действия, дабы никто не догадался о существовании узницы.
Главное – невозможно же прятать эту вздорную козу вечно.
Георгий застонал от непонимания: «Что дальше делать? Вот уж вляпался! Как с ней договариваться? Откупиться? Запугать? Подружиться? Поди пойми, в какой момент можно отпустить. Наверняка сразу сдаст меня. И оставлять в доме – огромный риск!»
Сел, подперев голову руками, и мучительно задумался: «О-о! Если б она исчезла как дурной сон! Если б никогда не появлялась на моём пути!»
Глядел в её распахнутые глаза, наивно верящие в торжество великодушия, в данное им обещание, и внутри всё переворачивалось.
Чувствовал себя последней тварью, его выкручивало, как ужа на раскалённой сковороде.
Пленница никак не вписывалась в жизнь. Ненужный, мешающий и крайне опасный элемент.
Она тихо сидела на диване, боясь лишним движением нарушить ход его мыслей.
Молилась, смутно припоминая слова слышанных когда-либо молитв, чтобы на тюремщика снизошло озарение и освободил её.

Он наложил еду, отрезал большой ломоть хлеба.
Вечером, на обратном пути, предусмотрительно заехал в придорожный магазин и затарил продуктами полный багажник.
Теперь можно было готовить не только из старых запасов круп и тушёнки, а питаться свежим мясом и овощами. Смерть от голода им точно не грозила. Банки с припасёнными консервами снова ждали непредвиденного часа.
Георг вяло ковырял вилкой, заторможено зависая над каждым куском.
Жевал неохотно, заставляя себя есть через силу. Давился, проталкивая внутрь полусухую пищу. Запивал водой чуть ли не каждый глоток.
То, что Юля внимательно следила за каждым его действием, разозлило психующего мужчину ещё больше.
Резко отодвинул тарелку, откинулся на спинку стула и смерил насмешливым взглядом:
– Что уставилась? Любуешься мною? Может, нравлюсь? А-а! Не нравлюсь. Страшный я, да? Страшный. Что отворачиваешься? Боишься? Боишься… Как говоришь – не человек? Зверь, животное. Возможно, ты и права… Но и ты… Хм… Как сказала про себя: не ангел? Это точно – не ангел. Мегера. Хамка, дикарка! Не умеешь нормально вести себя с мужчинами. Способна только создавать проблемы. Помнишь, я сказал: поцелую – уйду? Почему не позволила? Я бы ушёл, как обещал.

С каждым вырывающимся обвинением слова хлестали больней и ядовитей:
– Почему спокойно не села в машину? Зачем начала драться и обзывать меня?
Вообразила невесть что. А я бы довёз куда хотела, высадил – и прощай! Катись в свою столицу.
Ничего бы не было! Ни-че-го! Сидели бы сейчас каждый у себя дома. И все были счастливы.
Мозги бы никому не парила безмозглая кукла. Башку дурную изредка бы включала.