18. Глава 18

Кажется, Дробински не сильно поверил рассказу Альберта. Чтобы полиция не приехала, когда ей сообщили о найденных человеческих останках? Копы, конечно, бывают теми ещё "законниками" , но тут же очевидно имело место серьёзное преступление!

Все доказательства, которыми Альберт располагал – фотографии на телефоне. Он заснял тогда свою страшную находку, потом несколько раз порывался удалить – а сейчас был даже рад, что не сделал этого. Это было всё, что он мог предъявить сомневающемуся Дробински. Разумеется, не считая свидетельства Роджера – если бы тот согласился свидетельствовать. Однако Роджер, узнав о намерении Альберта, не только наотрез отказался идти на встречу с журналистом, но и самого Альберта пытался отговорить.

И вот сейчас Дробински сидел рядом, на скамье в парке, поглядывая на собеседника с изрядным недоверием. “Солнце Оресты” – серьёзное издание, все материалы для статей должны быть достоверные, а тут ему предлагают какую-то охоту за сенсацией. Здание школы сравняли с землей, никаких доказательств не осталось, кроме размытых, снятых при плохом освещении фотографий на старом мобильнике.

Вряд ли стоит лезть в это дело. Так и репутацию можно потерять.

– Может, давай попробуем зайти по-другому? – неуверенно произнёс он. – Может, я поеду с тобой в ту деревеньку и возьму интервью у стариков , с которыми ты разговаривал?

Теперь пришла очередь Альберта недоверчиво покачать головой. Он хорошо знал южные диаспоры: с левантидийцем, да ещё из столицы, никто там разговаривать не будет, да и на Альберта, которому выпадет роль переводчика, посмотрят косо.

Между аппийцами и "северными людьми" давно существовала стена недоверия, которую надо было разбирать осторожно и бережно, по кирпичику.

Но было ли у них сейчас время ещё и на это?

Поняв, что его вариант для Альберта неприемлем, Дробински пожал плечами. Повисла пауза.

Минут пять, думая каждый о своём, они молча смотрели, как стая воробьёв купалась в луже. Не обращая внимания на прохожих, они самозабвенно скакали в воде, то подныривая под брызги, то шумно отряхиваясь – мокрые, нахальные, довольные собой, раскормленные сердобольными стариками птахи городских джунглей. Накупавшись, они резво прыгали совсем близко у ног, дерзко кося глазом на непоповоротливых великанов, каковыми им, должно быть, казались люди. Воробьи ничуть не сомневались, что вот-вот получат свою ежедневную дань – крошки хлеба или горсть семечек.

Наглость это не второе, а самое что ни на есть первое счастье. Но даже амбициозному Лео Дробински этой малости, этой воробьиной наглости размером с птичий клювик как раз и не хватало.

На прощанье они пожали друг другу руки , и Альберт вернулся в офис. Там Лина, опять повеселевшая, остроумная, яркая – прежняя Лина, которая была солнцем, озарявшим его будни, – выслушала странный и сбивчивый рассказ о воробьях, выслушала вполуха, как подумалось Альберту, и, рассмеявшись, выдала:

– Милый, ну какой же ты воробей? Ты – горный лев, и не соглашайся на меньшее!

Это её “милый” вообще ничего не значило. Милым она называла старика Гранта, милым – белую его псину, которая только рычала, линяла и тявкала. Когда Лина бывала в хорошем настроении, ей хотелось обнять весь мир. Она, возможно, даже не поняла сейчас, как много значили для Альберта её слова – а ведь она, ни много ни мало, вернула ему силу.

В этот момент Альберту открылась простая истина.

Есть такие женщины, к которым приходишь, когда у тебя заканчивается завод. Ты кладёшь ей голову на колени – и пока, стиснув зубы, мысленно разносишь весь этот безумный мир по кирпичикам, она лёгкими касаниями, нужным словом, самим присутствием своим по кирпичикам закрывает в тебе пробоины. И ничего не просит взамен – ей хорошо оттого, что в твоём мире всё становится на свои места.