Задумавшись и пряча глаза от ветра, не сразу замечаю приближающуюся машину. Поздно отскакиваю от летящей из-под колёс снежно-грязевой жижы.

— А я сразу в этом гопнике тебя признал, — из опущенного окна довольно дорогой машины выглядывает нахальная рожа Вострикова. — Прыгай, подброшу, — как бы нехотя предлагает с великим одолжением на скучающем лице. — А то отморозишь свои прыщики.

— Как бы я ни мёрзла, до тебя, отмороженного на всю голову, мне бесконечно далеко!

— Придурочная! — рычит и резко срывается с места.

Вибрация в правом кармане заставляет остановиться. Вытаскиваю кнопочный телефон и с дикой неохотой принимаю вызов:

— Да, Элла Борисовна.

— Знаю, мы договаривались на пятницу, но у меня форс-мажор. Ты нужна мне сегодня, — ровный, твёрдый голос не спрашивает, утверждает. Знает, что отказать я ей смогу ещё не скоро.

Сжимаю до боли зубы и со злой обречённостью пинаю кусок снежной грязи.

— Всё как обычно. И сегодня процент не возьму, — великодушно, что бывает крайне редко, добавляет и одновременно добивает меня.

Вот дьявол! Чёртовы деньги! Всё из-за них…

— Буду, — выдавливаю, чувствуя горькую тошноту под ложечкой.

В четвёртом часу утра я еле заваливаюсь на заднее сидение такси. Вытягиваю ноющие ноги со сбитыми в кровь мозолями и обессиленно прикрываю глаза, откинувшись на неудобный подголовник.

Каждый раз после работы чувствую себя не просто выжатым лимоном, а вдобавок приправленными сверху гадким, скверным омерзением и ненавистью к себе самой. Настолько тошнотворной неприязнью, что у меня внутри всё скрипит от несмирения. Паршиво-то как…

Не знаю, насколько меня хватит. И если вдруг что-то пойдёт не по плану, не сломаюсь ли я? А может, я уже сломалась? Или, во всяком случае, надломилась.

Открываю глаза и упираюсь лбом в холодное стекло. Отрываю взгляд от быстро мелькающих городских огней и поднимаю выше, на небесные огни. В глазах мгновенно скапливаются слёзы дикой усталости, страха, обиды и близкого отчаяния.

Где бы взять побольше равнодушия? И тогда я всё смогу, всё сумею…

Боже, помоги, а!

Поспав всего четыре часа за ночь, точнее за утро, зарекаюсь, что сегодня обязательно высплюсь. А то заснуть на лекции, это уж совсем. Я же сюда учиться пришла, как-никак. И обязательно выучусь. Какая бы задница ни происходила с моей жизнью.

На большом перерыве иду в кафе-столовую и беру два пакетика растворимого чёрного кофе и булочку с корицей. Один, к сожалению, меня уже не берёт.

Отсчитываю наличку, ибо картой я не пользуюсь давно, и слышу позади громкий, едкий бас на всё огромное, шумное помещение. Казалось, только глухой в танке не услышит.

— Артёмова, давай резче! Ну, сколько тебе там копеек не хватает? Могу задонатить.

Делаю глубокий вдох и передаю деньги, натянуто улыбаясь продавщице. Голову в сторону Вострикова даже не поворачиваю. Одно дело слышать его издевательства и смешки, другое — видеть противную рожу.

Боюсь. Боюсь не выдержать и зашвырнуть поднос с горячим кофе ему в тупую голову. Ярость в груди клокочет, пытаясь найти выход, а измотанность смирения никак не добавляет. Опасно. Становится очень напряжённо.

— Саш, — Лена тянет руку, переключая моё внимание.

И я с благодарностью подсаживаюсь к ней.

— Юлька, — наша староста, — просила сходить в библиотеку за методичками. Поможешь? — спрашивает подруга, уминая оливье.

— Конечно, — отвечаю и делаю глоток горячего, крепкого кофе и блаженно прикрываю глаза.

О да! То, что доктор прописал бессмертному пони, чтоб не сдох.

В библиотеке беру увесистую стопку пособий по матанализу и тащу в аудиторию. В коридоре кто-то сильно и больно пихает меня в плечо. Спотыкаюсь, и стопка методичек летит на пол.