Пришлось глубоко вдохнуть. Так, спокойно. Ирой кто-то управлял — это очевидно. Но сейчас она в недосягаемости.

Из-под парты показалась встрепанная голова Васяты:

— Андрей Григорьевич, — хрипло позвал он, сверля распластанную на полу Иру непонимающим взглядом. — А чо эта такое было хоть?

Ой, хороший вопрос. Знал бы ответ — не стоял бы сейчас здесь. Дымок ткнул меня головой в бок:

— Р-р-мяу?

Я вздохнул:

— Да, ты абсолютно прав. В лазарет.

Подняв Иру на руки, я направился к выходу.

— А как же… мы? — раздался неуверенный голос Карцева.

— Потом разберемся, — бросил я.

Что ж, так и быть. Постараюсь поставить им тройки. Так и быть, можно сделать и небольшую поблажку. Все равно один экзамен всего не решает.

20. Глава 2. Где живут чугайстры

Горный воздух казался прозрачным. Лучи заходящего солнца укутывали темно-зеленые карпатские вершины золотистым облаком. Свет — густой и невероятный, такой, что хотелось потрогать. Вокруг витали запахи хвои и ягод.

Я поудобнее устроилась на плетеном коврике и сделала глубокий вдох. Так… успокоить сознание. Сконцентрироваться на энергии — ощутить, как ее поток легонечко щекочет кожу. Занятное дело, кстати. Когда всматриваешься в энергетическую суть предметов: одушевленных и неодушевленных — неважно — можно бесконечно любоваться всеми цветами радуги. Вот, например, деревья отсвечивают ярко-зеленым, дом рядом — желтый-желтый, как любила говорить моя бабушка — «ламповый». Вода в озере, на которое меня водил Григорий Любомирович, сияла огромным сапфиром, а вот от него самого исходил коричнево-красный свет, будто древесная кора.

— Смотри не переутомись там, — послышался голос Чугайстрина-старшего, — а то никакой звездной дорожки не видать тебе, как своих ушей.

Я фыркнула:

— Имея два зеркала, можно все прекрасно разглядеть, — уверенно сообщила, вскакивая с коврика.

Григорий Любомирович тем временем поставил большую корзину на большой деревянный стол, служивший во дворе одновременно тумбочкой, стулом и всем, что взбредет в голову. Я подошла к нему. В корзине, суча лапками и вовсю толкаясь, барахталось четыре ежонка. Взвизгнув от умиления, я кинулась к зверькам: погладить и потискать. Честно говоря, ежата — это почти так же мило, как и котики. Только чуть-чуть колючие.

— Осторожнее, егоза, — улыбнулся Григорий Любомирович, — а то запугаешь зверье.

— Не запугаю, — убежденно ответила я, прижимая к груди мигом притихших ежат, — я ж не Вий!

— Но повадки еще те, — хмыкнул, садясь на край стола. — Поживут пока тут, понятия не имею, куда их родительница запропастилась.

Я лишь вздохнула. С ежихой Соней меня познакомили, едва сюда привезли. Обстоятельная такая барышня, которая… совсем не ориентировалась в лесу. Ранее никогда не могла даже заподозрить, что такое может быть! Еж, который блукает в лесу!

Нужно отметить, что в никакие передряги Соня не попадала, но сам факт поражал несказанно. Григорий Любомирович рассказывал, что раньше она далеко боялась отходить, однако, когда познакомилась с чугайстром — стала спокойнее. Он, если что, ежаток всегда брал к себе, пока Соня пыталась побороть свою забывчивость лесных тропок.

Поначалу меня испугало все! И резкая смена обстановки, и угрюмый Чугайстрин-старший и нахально восседавшая на моей груди ежиха. В голове одновременно толкались «как?», «что происходит?», «почему я здесь?» и «хватит уже выпускать коготки!». Но потом Григорий Любомирович все рассказал и…

Женское сердце может быть мягким, как воск, сами знаете. Особенно, если к нему подойти со знанием дела. Ну… или с ежатами. Суть, в принципе, не меняется.