Жаль, дядюшки Гилерма дома не было. Он в этой компании был единственным, кто не пытался доказать, что я идиотка.

Я не просто знала, я много раз убеждалась на горьком опыте - хочешь остаться при своём мнении, держи его при себе. Но знала я и другое: если сейчас промолчать, потом будет хуже. И сказала, тщательно подбирая слова:

- Гномики — сказки. У нас. Гномики — маленькие люди, - и близко свела пальцы. - Нельзя есть. Живые.

Глянула на Пенгуэна. Он был ужасно обидчив: вдруг посчитает это намёком на его малый рост? Но он глянул на своего высокого и нескладного товарища, а тот засмеялся.

Я уже говорила, что Жажа похож на лошадь?

Когда он смеялся, сходство было стопроцентным, то есть парень как бы исчезал, превращаясь в коня - громогласное "го-го-го", высоко задранная верхняя губа, обнажающая челюсть с мелкими широкими зубами, рот, словно глубокая и отнюдь не благоухающая пещера. Радугой Жажа действительно не питался - это я знала точно, своими глазами видела .

Смех стал сигналом для Пенгуэна - он подхватил раскатистое "го-го-го" дискантом.

Он всегда был на вторых ролях, даже когда смеялся. Даже когда ему было не смешно. Даже когда посмешищем был он сам. А уж когда смеялись надо мной, то тут его просить дважды не приходилось - он во всём подражал Жаже.

- Гномики, ха-ха-ха, - по-лошадиному ржал Жажа. - Эта Цайа - птица с головой, полной ветра! Это же овощи. Бу-га-га! Иномирцы самого простого не знают ! Это просто trevakh!

Цайа - это я.

Не знаю, правда ли, что Зоя не произносилось на местном наречии, но именно Ленарди так переиначил моё имя. Я отвечала ему тем же - называла Жажей. Правда, только мысленно. Вслух вообще старалась никак к нему не обращаться. Но помня, как разозлило его тогда это имечко в день нашей встречи, по-другому не могла.

Про птицу с головой, полной ветра... Это такая местная фразочка, которая характеризовала человека неумного. В переводе на русский это могло означать «тупая курица».

Что иномирцы не знают самого простого, особого перевода не требовало. Собственно, эта часть фразы была продолжением про курицу.

А вот trevakh не переводилось, поэтому я толковала это как ругательство. Впрочем, без оснований.

- Да, - повизгивал от смеха Пенгуэн, - у неё овощи — люди! Живые! Ха-ха-ха, да ещё маленькие!

«Да, маленькие, вроде тебя, дурень ты великовозрастный», - подумала и перевела взгляд на лежащие в моей тарелке три обжаренных муравьиных трупа. Надеюсь, на моём лице ничего не было написано, кроме непонимания. Всё же эти люди меня спасли, прятали от погони, помогали.

И я сделаю вид, что не поняла.

В знак благодарности.

За заботу.

Ещё раз с сомнением посмотрела на три зажаренных «гномика». Вздохнула, набираясь решимости. Овощи так овощи. Надо пробовать.

Желудок, не подведи хоть в этот раз!

Я трудно привыкала к новому миру — меня всё пугало, настораживало, не укладывалось.

Не укладывалась в мысли необходимость жить в таком месте, где цивилизация оставила тонкий налёт. Такой тонкий, по сравнению с которым слои пыли в выделенной мне каморке под лестницей - вековые пласты разных пород.

Не усваивалась местная пища, то и дело вызывая рвоту. Что-то не так было в продуктах. Или готовка была непривычная - не знаю. К плите, кстати, меня не допускали. То ли боялись, то ли не хотели обучать. Но я и не жаловалась.

И не только потому, что некому было. Просто как-то незаметно я взяла на себя всю уборку первого этажа дома, в том числе и в лавке. Да, в этом доме была книжная лавка, в которой я, можно сказать, служила. Служила мастером чистоты, а попросту - уборщицей. На второй этаж дома меня не пускали. Это, кстати, было странно, и даже немного обидно, если вспомнить, как меня оттуда выставили.