— Возможно, потому что устала от роскоши, — отвечаю. — Особенно той, в которой всё фальшиво: улыбки, подарки, мужчины. Здесь хотя бы враги честные.

— А я? — спрашивает он спокойно, всё ещё слишком близко. — Я честный враг?

Сердце делает предательский скачок.

— Вы? — я чуть улыбаюсь. — Вы — головная боль. Язвительная, опасная… но всё равно самая изысканная мигрень в моей жизни.

Он смеётся коротко, с той удивлённой искренностью, будто сам не ожидал. И это опасный звук. Тепло прокатывается по коже, как будто его смех касается меня пальцами.

— У вас ядовитый язык, лиора. Вы умеете колоть словами. Придётся пересмотреть своё мнение о вас.

— Приятно это слышать. Особенно от такого ценителя сарказма, как вы. — Я отвожу глаза и делаю вид, что изучаю книги. — Я хотела бы осмотреться. Здесь. Если… вы не против.

Рик убирает руки с кресла и отходит.

— Я не против, Аэлина, — говорит он, возвращаясь к своим записям и оставляя гадать, специально ли он не сказал «лиора».

42. 35. Ночная разведка в библиотеку

Больше Рик на меня не отвлекается. Я брожу по библиотеке, заглядывая на полки. Иногда перелистываю книги — машинально: мысли скачут от огоньков (почему два? что они хотели показать?) к картам с жилами. Сейчас это важнее всего.

Наконец, я тихо прощаюсь с Риком и направляюсь к выходу.

— Спокойной ночи, Аэлина, — отзывается он, даже не поднимая головы. Но голос его звучит чуть ниже обычного. Почти… мягкий. И меня снова бросает в жар, потому что, когда Рик обращается просто по имени, это звучит слишком интимно, что ли. А может, он специально проверяет? Стану ли я возмущаться?

Или снова скажу какую-нибудь глупость. Например… про изысканную мигрень.

Назвать его так ровно в момент, когда он стоял слишком близко. Прекрасный способ держать дистанцию, Аэлина.

Спорить ни с собой, ни с хранителем больше не хочется, и я иду в постель. Но уснуть не могу. Лежу, уставившись в потолок, и чувствую, как поднимается знакомое нетерпение.

Тянусь к прикроватной тумбе, слегка касаюсь светящейся сферы — светильника, и она вспыхивает мягким светом. Комната заливается теплом.

Стену, где исчезли огоньки, осмотрю утром, когда будет светло.

Не желая терять время, возвращаюсь к записям в сундуке. Сначала просто перебираю листы, потом начинаю отбирать только те, где изображён фонтан во внутреннем дворе.

Карты складываю в ровную стопку.

Разворачиваю их, сопоставляю, выискиваю различия. Одну накладываю на другую, выравниваю ориентиры, пытаюсь уловить закономерность в разметке.

И наконец не выдерживаю. Быстро переодеваюсь, хватаю охапку карт, и выскакиваю из покоев, намереваясь осмотреть фонтан лично.

На улице светает. Ветер холодный, пронизывающий, а я, как дура, выбежала в одном платье. Карты прижаты к груди, пальцы ноют от холода. Скорей бы уже найти эту водяную жилу — пока в запасе есть хоть капля упрямства и сил.

Во дворе ни души. Слуги где-то отсиживаются, спасаясь от холода. Только дозорные бодрствуют, как и положено — блики сфер мелькают на стенах. А тут, внизу, только я и звук собственных шагов.

Фонтан впереди тонет в предрассветном полумраке. Я подхожу ближе и опускаю стопку карт на край фонтана. Аккуратно разворачиваю одну, затем вторую, прижимаю их камнями, чтобы ветер не сорвал. Начинаю сверять: сначала с самим фонтаном — отмечаю уровни, пропорции, детали окружения. Затем сравниваю карты между собой, вглядываясь в мелочи.

На третьей карте замечаю пометку: «искажение в рельефе / проседание почвы?»

В голове щёлкает. Проседание.

Может, под фонтаном пустота? Или полость, через которую проходит поток?