— Тэя, — она обращается к младшей, — принеси артефакт рода из моей спальни.

— Но, матушка… — пытается возразить сестра. Она хочет сделать шаг ко мне, но замирает.

— Ты слышала, что я сказала? Артефакт!

Щёки Тэи заливаются краской. Она медленно кивает и уходит.

В зале снова вспыхивает шёпот. Кто-то едва сдерживает улыбку. Кто-то отворачивается, будто стыд — это заразно.

Я стою, как статуя, и жду. Нет — не жду. Просто больше некуда деться.

Матушка не смотрит на меня. Она говорит что-то Севелии, та кивает, деловито, как хозяйка, разбирающаяся с нерадивой служанкой.

Лавана закатывает глаза и делает вид, что зевает.

Каэль просто наблюдает.

Один из лиордов-драконов в первом ряду шепчет соседу:

— Император так и не появился?

Сосед отзывается с усмешкой:

— Конечно нет. Думаешь, он хотел видеть, как Ретьен избавляется от жены? Сильрик Пламенорождённый терпеть не может слабых.

К ним наклоняется третий, понижая голос:

— Думаю, он что-то ищет.

— Что? — одновременно переспрашивают двое.

— Артефакт, — почти не шевеля губами, произносит третий.

— Тот самый?

— Говорят, зреет заговор, — продолжает он. — Всё чаще ходят слухи, что кровь у Вейлов — не такая уж и чистая. У власти не драконы, а их жалкая подделка.

Первый фыркает:

— Думаешь, Сиятельный Защитник Истока позволит свергнуть брата? Вот ещё!

Голос второго звучит резко:

— А что он сделает, если артефакт окажется у Совета?..

Я вслушиваюсь и не понимаю, о чём они шепчутся. Какой артефакт? Но дальше слов не следует, потому что в этот момент возвращается Тэя с крошечным серебряным сундучком в руках. Она открывает его, и в зале слышится приглушённый вздох. Родовой артефакт ещё никогда не показывали столь открыто.

Закрываю глаза.

Я видела семейную реликвию сотни раз. Внутри сундучка кольцо из эльоринского серебра, сплетённое с нитями пурпурной магии. Это не просто металл. Это память рода. Его воля и суд.

Тишина натягивается, как струна. Ни шороха, ни дыхания. Только ожидание.

— На колени, — произносит матушка.

Я не двигаюсь. Пальцы сжимаются в кулаки. Слышу, как бьётся кровь. Бьётся, но не зовёт.

— На колени, — повторяет она уже громче. — Или тебе помочь, Аэлина?

Я опускаюсь. Медленно, без слов. Не потому что сдалась. Потому что это последняя ступень. Потому что я хочу помнить этот холод.

Мрамор подо мной ледяной. Платье не смягчает позора.

Мать подносит артефакт к моему виску.

Он поёт. Узнаёт меня. Драконьи чешуйки на висках нагреваются, будто кто-то изнутри коснулся огнём. Магия струится по венам. Я не вижу её, но чувствую: она рвётся наружу — в кости, в родовую нить.

И тут же исчезает. Связь обрывается. Те крохи магии, что были во мне, больше не отвечают.

Вдруг становится холодно. Не телу. Моей крови. Моей сути. Как будто всё, что делало меня частью рода, выжжено, и осталась только оболочка.

Матушка отходит на шаг, возвращает артефакт в сундучок, и даже не смотрит.

— Аэлина Р’алтея, род Фавьен отрёкся от тебя, — произносит мать. — Магия рода больше не твоя. Отныне ты не имеешь права носить имя рода, не имеешь права войти в родовой замок, пользоваться родовой магией, говорить от имени рода.

Я больше не Фавьен.

Поднимаюсь. Руки машинально касаются висков. Одна сторона лица по-прежнему украшена прозрачными чешуйками. Другая — гладкая. Неукрашенная. Оголённая.

— Моё уважение роду, — произносит лиорд Эмбрьен, склоняя голову. — Вы истинная глава дома, лиора Валерисса. Вы поступили согласно традиции.

Лиорды-драконы больше не смотрят на меня, как будто я уже не существую.

В зале кто-то негромко аплодирует. Осторожно, чтобы показать поддержку не мне, а Фавьенам. Матушке. Севелии. Новому союзу. Остальные подхватывают, словно по команде, и вот уже кажется, что отречение было не позором, а триумфом. Правильным выбором. Чисткой.