Огонь.

Его всегда боялись. Даже мой отец. Пусть он его и приручил, но относился к этой безудержной силе с уважением и опаской. И всегда твердил: огонь должен быть под присмотром.

Что произошло в тот вечер?

Я никогда этого не узнаю. 

Братец что-то пробормотал во сне. Положив руку ему на плечо, осторожно и ласково гладила его, чувствуя под пальцами знакомые шрамы. У меня тоже такие были. Но у Олава их больше. Потому что горящая перекладина придавила нас, и моя детская рука не могла защитить брата. Тлеющие углями щепки попали на него. 

Сильно зажмурилась. Как тогда, давным-давно, чувствуя, что не выживу…

Сколько ночей мне снился этот кошмар? Сколько раз я оказывалась в том плотном кольце огня?

Дым. Густой и плотный. Он лишь казался таким дружелюбным и неопасным. Я поняла, что это не так, лишь тогда, когда начала задыхаться и проснулась, дёрнувшись всем телом на лавке. Весь дом уже затянуло дымом. Ярких всполохов огня я не видела. 

Просидев за прялкой весь вечер, я отправила маму с Олавом спать. Сама же так хотела закончить с этой гадкой и противной шерстью, что просто уснула на лавке от усталости. Светильник приглушили ещё давно, а потом он и вовсе потух. 

Дым пах гадко. Я кричала, звала на помощь, испуганно метась по комнате. С трудом нашла дверь и выскочила к лестнице. Там я увидела пробивающийся огонь. Он жадно поедал дом, прорываясь к широким ступеням, ведущим наверх. 

— Мама!

Очертания женского тела плохо угадывались в едком дыму. Но бледная ладонь, сжимающая платок, четко виднелась на верхней ступеньке. 

Ярко-красная бахрома любимого маминого платка казалась алыми потеками крови. 

Под расшитой тканью что-то шевелилось. 

Бросившись наверх, я вцепилась в этот платок, утягивая вместе с ним малыша Олава. Мама постарались прикрыть его всем, что только было. 

— Мама! Мамочка!

Я тормошила её, надсадно кашляя. Губы и нос обжигали сухим воздухом, меня преследовал запах паленых волос и… горелого мяса. 

— Мама, вставай! — я тянула на себя бесчувственное тело. — Мамочка, прошу тебя!

Но она не вставала. И не дышала. А я трясла её и трясла… Только плач Олава да мой лающий грубый кашель убедили оставить маму. Оставить её.

Я замотала Олава в платок и бросилась с ним к сеням, но туда уже было не пройти. Я кинулась к холодной комнате, но и она пугала меня прожорливыми языками пламени. Окна темнели захлопнутыми ставнями. Дым теперь был и снизу. Дышать становилось всё тяжелее и тяжелее. 

Я металась птицей, бессмысленно прося о помощи. Мы сгорим здесь! Сгорим заживо!

Прижимая плачущего Олава, чувствовала, что задыхаюсь. Потом начали трещать балки и перекрытия. Я взялась за скамью из последних сил…

Больно! Как же больно!

Жар, стекающий по телу. Крики брата и дым, от которого весь мир стал чёрным, мрачным.

Олав завошкался и ткнул меня локтем, невольно возвращая меня из ночных кошмаров. Зашипев от боли, почти радостно открыла глаза. Стонала и дышала, наслаждаясь жизнью. Тот пожар был очень давно. В прошлом. Там осталось всё. Теперь есть только Олав.

На кровати виднелся силуэт. Яркие лунные лучи жидким серебром разливались по покрывалу, принимая форму квадрата. После пожара никогда не закрывала ставни. И в этом ярком светлом пятне виднелось что-то странное. Непонятный образ.

Резко села в кровати и посмотрела в окно. Сначала я ничего не поняла, но потом испуганно прикрыла рот руками и замерла, боясь пошевельнуться. 

Волк. Я видела только его уши и глаза. Окно было слишком высоко, поэтому зверь упёрся лапами в стену и немного приподнялся. Водил носом, втягивая воздух. И смотрел. На меня.