Коцитцы, без привычных доспехов, с крепкими абсолютно обнажёнными телами, покрытыми ритуальными рисунками, грубо связали почти всех, быстро справившись со слабым и неравным сопротивлением отдельных пленников, избегая смотреть в глаза им и стараясь перекрикивать чьи-то стоны, тщетно взывавшие к милосердию.

После несколько из них подошли к тому тёмному месту, где недвижно лежала Фая, свернувшись калачиком, уткнувшись лицом в каменную стену. Они сорвали с неё старый рваный плед, подняли на слабые ноги, и Акме, увидев её в свете факелов, застонала от ужаса.

Фая была окутана в чёрную полупрозрачную материю. Внутренние стороны бёдер покрывали страшные сине-жёлтые синяки да кровоподтёки. Голова её — вся в засохшей корках крови, а когда-то густые волосы ныне короткими тёмными пучками покрывали кожу. Вместо глаз зияли две огромные чёрные дыры, заглотнувшие ещё и брови. Лоб и щёки были покрыты свежими повреждениями, а черты лица будто стёрты столь же легко, как ребром ладони сметают послание на песчаном берегу.

Акме лишь потрясённо пошатнулась, когда коцитцы подошли и в охапку схватили её, связали руки за спиной, в рот засунули кляп, сильно ударили по лицу, да так, что в ушах зазвенело, и повели её вслед за остальными вон из пещеры.

Фаю, тихую и смиренную, поволокли в другую сторону от остальных. Она с трудом перебирала ногами, но шла сама, изредка опираясь на крепкие плечи мучителей.

Их вывели на хорошо освещённую поляну рядом с алтарём. Выстроившись по периметру, люди приветственно кричали и хлопали, благодарно обращая руки свои к вождю, который подарил им подобные игрища. Мужчины, обнажённые женщины, дети, маленькие, худые и крепкие, старики приветствовали повелителя своего и жертв для богов своих, которых построили перед его троном.

Акме, отплевываясь от крови, фонтаном лившей из носа, закашлявшись и поморщившись, будто из тумана наблюдала за происходящим. Её более волновал кляп, что мешал ей дышать.

С трудом поглядев на вождя, которого Августа назвала Рару, девушка осознала, что он смотрел прямо на неё. Он что-то говорил своим коцитцам — спокойно, долго, почти ласково и мелодично. Он закончил свою речь, поднялся и воздел к небу бугристые руки и накрыл долину криками, в которых ясно слышалось:

— Эрешкигаль! Эрешкигаль! Эрешкигаль!

И будто молния ударила в Акме, и девушка широко распахнула глаза: они поклонялись Эрешкигаль, а, стало быть, и Нергалу, главному врагу всего Архея!

Накрыла ярость.

Услышав глухой рык девушки, коцитцы предпочли вновь сильно ударить её, но на этот раз в солнечное сплетение. Акме задохнулась и рухнула на колени, головой уткнувшись в землю, разбросав прокрывало волос по жухлой траве. Где-то она услышала смех, оглушивший её, стократ усиленный болью. Затем на её бок обрушился удар, опрокинувший её на спину, затем второй, угодивший ей в живот, и третий, и четвёртый…

Очнулась она только тогда, когда её привязывали к столбу.

Её кляп почти целиком был смочен кровью. Руки были связаны над головою, ноги были привязаны к столбу столь прочно, что она не могла пошевелить ими.

Болели бока, и Акме решила, что ей сломали несколько рёбер. В горле саднило от жажды, а запах крови забил все иные запахи.

И тут увидела она, что напротив, шагах в тридцати, стоит столб, а к нему привязана Фая. Лицо, собой являвшее одну сплошную рану, не могло выразить ни одного чувства, голова была покорно опущена, грудь часто вздымалась, приводя в взволнованное движение всё её обнаженное молодое и сильное тело.

Пока Акме боролась с тошнотой и с болью во всех членах, к ней тихо подошёл коцитец.