Всё чертовски запутано. Будем распутывать. Но аккуратно.

– Артурчик, я не догоняю… – Валет сидел в любимом кожаном кресле, нервно болтая ногой. Потом резко встал и зашагал по кабинету, поскрипывая паркетом. – Я тебя правильно понял? Этот малахольный уработал твоих лучших бойцов? Как, Артурчик? Скажи, мать его, как?!

– Герман, – Савченко, как всегда, держал невозмутимость на лице, но в глазах застыла сосредоточенность. – Хер его знает… Трупы мы не нашли.

– Так ищите, бл*дь! Ищите! Мне уже и это вам говорить нужно? – Валет остановился, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, ослабил галстук, зыркнул на кондиционер. Взял пульт, резкими тычками пальца прибавил обдув.

– Ищем, – продолжал Савченко. – Скорее всего, с обрыва скинул, река унесла. Если в водохранилище затянуло – труба дело. Там такие завалы топляка… под корягу затянет – не выловим и не найдем за сто лет.

– Ладно, хрен с ними, с трупами. Лишь бы менты их не нашли. Скандалы мне сейчас ни к чему. Под корягу – это хорошо. Может, так даже и лучше…

– Герман, родичам погибших компенсацию кинуть? – предложил Савченко. – Чтобы рот не раскрывали.

– Облезут… Своими методами их прижми. Шугани. Чтобы не пикнули, – Валет остановился у окна, стиснул пальцами подоконник. – Но всё равно… Как? Скажи мне, как этот салажонок ликвидировал Ибрагима и Мишку?

Он не спрашивал – он кипел. Слова были, как шум перегретого чайника – вот-вот взорвется.

– Степаныч рассказывал, всё шло по плану, – Савченко говорил спокойно, но в голосе сквозил напряг. – Повели его к обрыву, якобы обход территории. А потом Яровой вернулся один. Степаныча быстро загасил – вырубил. Форматнул носители с видеорегистраторов и слинял. Когда он мне звонил по видеосвязи, Степаныч в углу дежурки лежал, без сознания. Я сам видел. Не врёт дежурный.

– А что за доказательства у него на руках? – Валет зыркнул в упор. – По Лютому? Что он может иметь?

– Не знаю…

– Ты ничего не знаешь?! – взорвался Вальков, снова зашагал по кабинету, потом снова стал яростно тыкать в пульт от кондиционера. – Бл*дь!

Ещё секунда, и пульт швырнул с силой о стену. Тот рассыпался на части, выплюнув цилиндрики батареек.

– Герман… – Савченко поднял руки, как бы сдерживая бурю. – Я работаю. Успокойся.

– Успокойся?! – взвился Валет. – Вот так просто?! Успокойся?! У нас, мать твою, выборы на носу! Я уже подряды взял, землю размежевали, перевели в фонд «городского развития» – под благоустройство, понимаешь?! А по факту – там уже проект на двадцать таунхаусов с бассейнами. Как только стану мэром – подписываю, и пошли в стройку. Все схвачено, сука!

Он остановился, вскинул руки, зашагал снова, тяжело дыша.

– Ты представляешь, что будет, если этот щенок мне всё сорвёт?! Если выдернет кресло мэра из-под моей жопы?! А?! По миру пойду! Всё, что строил двадцать лет, коту под хвост! И ты, Артурчик, пойдёшь в первой шеренге – с сумкой через плечо, из вонючей мешковины, по переходам милостыню клянчить.

– Не драматизируй, Герман, – глухо проговорил Савченко. – Возможно, он блефует. Нет у него ни черта.

Лицо у него стало совсем недвижимым, будто высеченным из мрамора.

– Мы не можем это ни подтвердить, ни опровергнуть! – гаркнул Валет, ткнув пальцем в воздух. – А значит, будем считать, что гребаный компромат у него есть!

Он подошёл вплотную к Савченко.

– И скажи мне, дорогой мой… Откуда он узнал про первое июня девяносто седьмого? Про тот самый вечер, когда я пустил пулю в лоб Лютому? Своими руками. Сам. А? Ни один человек, живая душа – не знала. За все эти годы – тишина. Ни одна мразь не проболталась. Только ты и я знали. Все, кто тогда рядом был – давно под камнем могильным. Я всех зачистил.