Лицо очень юное, макияжем не тронутое. Симпатичное лицо. Правда, тоже худощавое, с высокими скулами. Брови чёрные, ровные, вразлёт, нос прямой, со слегка вздёрнутым кончиком, глаза большие, миндалевидные, голубые с зелёным ободком радужки, ресницы пушистые. Губы чуть припухлые, розовые. На аккуратном подбородке ямочка. Говорят, что мамина копия.

Подмигнула себе, хмыкнув, погладила кулон под футболкой, крутанулась на одной ножке и выскочила в сени. Обулась в резиновые сапоги, потому что в таёжке попадаются небольшие мочажины, заросшие мхом, и можно наткнуться на гадюку. Говорят, их нынче много встречается. Взяла берестяную корзину, в неё положила складной армейский нож, подаренный дедом Игнатом, два ломтя хлеба. Ломоть хлеба в лес с собой берут все местные, когда идут за грибами или ягодой. Угощение для лешего, чтобы не закружил, да места грибные и ягодные показал. Сотовый телефон положила в боковой карман штанов с «молнией», с другой стороны, в такой же карман поместился маленький фотоаппарат. В карманы ветровки сунула небольшой, метров пять, моток шпагата и коробок спичек. Шпагат для увязки берёзовых веток на два-три веника для бани. Обрызгала себя репеллентом от «кровососов». Всё. Марийка готова идти в лес, который начинался в ста метрах от огорода.

Мурлыча песенку мышонка из мультика: «Какой чудесный день, какой чудесный пень, какой чудесный я и песенка моя», Марийка дошагала до опушки, продралась через заросли малины и шиповника по тропке, натоптанной телятами, которых в силу малого возраста в стадо не пускали. После малины и шиповника шла неширокая полоса акации, и она в тайге. Осины, берёзы, ели, пихты и сосны росли вперемешку. Где-то в центре росли с десяток кедров, но она туда не пойдёт. Сильно вглубь удаляться не будет, побродит, не отдаляясь от опушки. Определилась по солнцу со сторонами света и двинулась дальше от края леса. Прошлым летом она заприметила интересную полянку с хорошей куртиной живокости. В центре поляны растут две старые берёзы. К этой поляне Марийка и направилась.

Вот и поляна, залитая полуденным солнцем. Живокость ещё не цветёт. Марийка аккуратно пробралась через заросли высокой, более двух метров, живокости к двум берёзам, вокруг которых росла тонкая, стелющаяся ковром трава да костяника. Берёзы привлекали внимание своей необычностью. Точнее, они росли необычно. Два ствола росли из одного места, но сразу расходились в противоположные стороны, плотно прижимаясь к земле, будто неведомый садовник пришпилил их в юности, словно стелющиеся яблони. На расстоянии около семидесяти сантиметров от точки роста стволы под прямым углом устремлялись вверх. Получалось что-то вроде дверного проёма. На высоте трёх метров навстречу друг другу росли два толстых сука. Стволы берёз, лежащие на земле, были плотно покрыты зелёным мхом «кукушкины слёзы». Против «проёма», по ту сторону, метрах в пяти росла ёлка высотой около трёх метров.

Марийка достала фотоаппарат и стала фотографировать этот «проём» с ёлкой против. В кадре получалось, что ёлка стоит перед входом и не решается перешагнуть порог. Увлёкшись, Марийка не сразу обратила внимание на появившееся лёгкое марево между берёзами. Она услышала только приглушённые перекликающиеся мужские голоса. Заозиралась, но никого не увидела. А голоса шли со стороны берёз. Но там… никого… не было…. И ёлочки… тоже….

Сквозь легкое колебание воздуха между берёз просматривалась совсем другая картинка. Там было сумеречно. Тоже лес, но совсем другие деревья. Мужские голоса шли оттуда. Они кого-то звали. Похоже, что там вечерело. Марийке стало жутковато, но очень интересно. Она отошла чуть в сторону, заглядывая за берёзы, и вовремя.