Попятилась, лихорадочно соображая, что делать. Кровь горячо запульсировала в висках и пальцах. Я потянулась к ножу и отступила ещё на шаг. Затёртая от времени рукоять привычно легла в ладонь и придала немного уверенности.

– Отвянь, – тихо сказала я. – Иди своей дорогой.

Но громила уже сально улыбался. Посчитал, что словил лёгкую добычу.

– Сама виновата по ночам ходить, – хохотнул он. – Коли не будешь сопротивляться, я тебя не покалечу, – протянул он, наступая. – Может, даже понравится.

Мерзкая улыбка обнажила гнилые пеньки зубов. Меня аж подкинуло от отвращения.

Я рванула прочь, но недооценила громилу. Он швырнул мне в спину камень, лопатки ожгло болью. Я запнулась, потеряла скорость и едва не упала, когда он настиг и подсёк меня. Вырвала нож из ножен и наобум пырнула пару раз – в пустоту. Громила с хрипом перехватил запястье и с размаху швырнул меня об стену. Боль пронзила всё тело, но я ей не поддалась, изловчилась и саданула ножом в толстый бок.

Он взревел. Хотел двинуть мне в челюсть, но я увернулась, и он лишь задел ухо. Я снова ткнула в бок, но промахнулась, нож скользнул мимо, и громила бешеным ударом вышиб его из моей руки. Клинок воткнулся в грязь.

Я отпрыгнула в сторону и снова метнулась прочь, но громила меня опять догнал. Я орала, брыкалась, билась в его хватке, но ему хватило сил швырнуть меня в уличную грязь и навалиться сверху. Пока я лягалась и пыталась отползти, он развязал свои штаны и поймал меня за левую лодыжку. Я пинала держащую меня руку правой ногой, и её он тоже поймал. Но прежде чем он рванул обе ноги на себя, я зацепилась взглядом за нож и последним рывком дотянулась до него. Схватила и резко сложилась пополам, всадив лезвие насильнику прямо под ключицу. Он вытаращил на меня глаза и дёрнулся, хватаясь рукой за рукоять. Я кубарем откатилась в сторону и вскочила на ноги. Сердце бешено колотилось, рваное дыхание с хрипами вырывалось из груди.

Мне бы сбежать, но нож… нож стоил денег, которых и так нет. Громила вырвал его из-под шеи, и даже в темноте было видно, как из раны хлестанула кровища. Он в ужасе посмотрел на меня и зажал рану обеими руками.

– Сука! – с присвистом выдавил он, вращая глазами.

Я подхватила выроненный им нож и на долю мгновения замерла.

– Сам виноват по ночам ходить, – процедила я.

Когда он рухнул в жидкую грязь, я судорожно огляделась – тёмная улица была совершенно пуста. Несостоявшийся насильник влажно булькал у моих ног, но я не стала ждать, пока он сдохнет. Зачем? Проверила карманы, выудила кошель и дала стрекача.

Остановилась только у самого дома, лёгкие жарило от бешеного бега. Ещё раз огляделась и взлетела вверх по лестнице, на чердак, что мы снимали с матушкой. Затихла, прислушиваясь к звукам с улицы. Так и стояла минут десять, пока дыхание не унялось, а кожу не начало стягивать от высохшей крови и грязи.

Взяв нож с собой, спустилась с обратной стороны здания во внутренний двор. Сходила на общую кухню и набрала горячей воды из котелка, что стоял на печи. Долила туда свежей, колодезной, и оставила греться. Кто из жильцов оставлял котелок пустым, того и поколотить могли. Горячая вода всем нужна.

Долго остервенело отмывалась, поливая себе из ведра тёплой водой.

Наверное, меня должны были мучить вина и совесть, но нет. Убийство первого кролика далось мне гораздо тяжелее. Дрожала рука, всё внутри скручивалось от нежелания отбирать чужую жизнь, и ещё неделю меня мучили кошмары. Но тогда я убедила себя, что иного выхода нет – только голодать. А теперь мне не приходилось ни в чём себя убеждать – убитая мною мразь не достойна жизни. Лесного кролика жальче, чем городского насильника.