Никто так и не проснулся и не вышел, не постучал в нашу дверь. И хотя меня колотило ещё долго, я всё же убедила себя, что никто не видел, что я сделала.

Кому есть дело до пропитого насильника с гнилыми зубами и не менее гнилой сутью? Я залезла в его кошель и нащупала там три золотых и несколько серебрушек. Три золотых! Этого хватит и чтоб вдоволь поесть, и чтоб ещё одно зелье для матушки купить. Самое сильное.

Вернувшись в нашу каморку, проверила, что матушка поела – опустошённая миска из-под каши стояла на стуле возле постели. Налила немного свежего настоя из кувшина, проверила простыни, вынесла горшок. Матушка так и не проснулась, лежала на постели горячая и бледная. Но хоть поела… Может, не всё так худо?

Я перекусила остатками безвкусной каши, через силу глотая склизкие комки. Завтра куплю нормальной еды. И соли… Да, соли очень хочется. Жаль, грибов ещё нет, грибы в любой каше хороши.

Поев, завернулась в одеяло и завалилась на лавку, стоящую у стены. Ужас от пережитого никак не отпускал, между лопаток саднило, ныло плечо, которым меня приложили об стену. Колотило от страха. Не потому, что я, скорее всего, убила этого громилу, а потому, что меня могут найти и отправить за это на каторгу. И тогда мать останется одна. Вот что страшно! Кто о ней позаботится?

Семья от неё отказалась, когда она в подоле принесла меня. В сытые годы с ней вроде бы начала здороваться сестра, но как только наше положение ухудшилось, сразу же оборвала все связи и сказала на пороге не появляться. Кузенам и кузинам запретила с нами знаться. Вот такая у меня тётка, умеет выгоду считать.

Больше пойти не к кому. Деда с бабкой в живых нет. Кроме тётки – ещё трое дядьёв, но они не помогут. Один моряком пошёл, его ещё поди найди. Второй просто сгинул, а третий пожаднее тётки будет: из отчего дома выгнал ту сразу же, как дед с бабкой померли. То есть умерли. Ещё большой вопрос – сами или он помог. Так что к дядьке соваться бесполезно, матушка как-то пыталась, так он даже калитку не открыл, через закрытую послал. А больше пойти не к кому.

До утра я так и не спала, ворочалась с боку на бок на жёсткой узкой лавке. Хоть мы и постелили на неё стёганое одеяло, а всё равно неудобно. Да и спина болела нещадно…

А утром в дверь напористо постучали, и я покрылась липкой испариной, поняв, что за мной пришли.

Двадцать пятое цветеня, в день окончания турнира в Альтарьере

Вскочила и замерла в ловушке комнаты. Окно – жалкая щель, в которую не пролезть, дверь одна, никуда не деться.

Допрыгалась зайка Зойка.

– Зо́йчик, открой! Я это… – пробасили за дверью.

Сердце заухало в груди, как взбесившийся филин, когда я узнала голос. Не может быть! И чего ему надо?

Перед глазами каруселью пролетели воспоминания. Первое свидание, когда Трайдар сводил меня на поляну с подснежниками и подарил алую ленту. Первая летняя ярмарка, куда уговорил пойти, невзирая на страх перед ищейками отца. Первый поцелуй в начале лета. Первый танец, когда казалось, что вместе с нами кружатся в вихре мелодии сами звёзды. Первая ночь в лесу, наполненная пряными запахами осени и любовью. Первое предательство, когда на исходе зимы я узнала, что он женится. Первая боль, от которой несколько месяцев не знала, куда деться.

Зойчиком меня называл только он, и я теперь ненавидела это прозвище так же горячо, как ненавидела то, что Трайдар со мной сделал.

Но я не из тех, кто боится глядеть боли в лицо, поэтому распахнула дверь и посмотрела на незваного гостя. Такого же статного и златокудрого, как раньше, разве что немного раздобревшего. Ну так не удивительно. Жена-то кормит, старается.