С тех пор, как по окрестным городам и сёлам прошлись нюхачи в погоне за случайными бастардами Синвера, я перестала дуться на матушку за щипучую краску. Да и напугали они меня тогда порядочно. Не повезло столкнуться с ними в лавке. Я крупу брала, что подешевле, а они продавца выспрашивали, деньги предлагали. Сотню золотых за наводку, две – за помощь в поимке. Так и сказали – в поимке. После этого сомнений, зачем им байстрюки карона, не возникало. Да и выглядели искатели эти как обыкновенные душегубы. Таким только попади на лезвие ножа – порежут на кусочки.

В тот момент у меня и случился приступ тихой ярости. Я смотрела на пришедших по мою душу головорезов и клялась себе, что никогда отец меня не достанет и не увидит. И такая злость во мне вскипела, что аж внутри что-то переклинило, отчего и проснулся дар.

Странный дар, если так подумать. Но лучше такой, чем никакого. Тем более что он не раз меня спасал с тех пор. Это Трайдар ухаживал да волю мою спрашивал, а другие не прочь были и в переулке зажать. Дар помогал этого избежать.

Никогда о подобном даре не слышала ни от кого, даже от деда Абогара, хотя он всё знал. Уж сколько историй рассказывал, в детстве я часами слушала. Иногда только слова незнакомые переспрашивала, за что он меня глупой духови́цей звал. Разговаривала-то я с ним только когда он во хмелю был, а по трезвой он и не знал, что, помимо матушки, с ним ещё и я в доме живу. Но я никогда не мешала и не шутила над ним. Жалела. Тяжело ему пришлось, когда он ослеп, поэтому я ему всегда помогала. Под руку подкладывала то, что он искал. Чая доливала в кружку. Пледом укрывала, если задрёмывал.

Хороший был мужик, пока не спился окончательно.

– Вроде всё, – придирчиво осмотрела мою голову матушка, закончив стричь.

Она глядела на меня, поджав губы. Я поднялась, отряхнула плечи от колких волосков и завертелась в поисках старого ведра, самого тёмного. В конце концов нашла, зачерпнула воды в колодце, вытянула и всмотрелась в своё отражение.

Чудно́, конечно. Но лучше так, чем крашеной.

– Ох, прости меня небеса, как оборванец какой стала… На девку больше не похожа… Кто ж тебя такую на работу примет… – запричитала матушка.

– А не нужна мне такая работа, куда за красоту берут, – фыркнула я. – Ты сходи к Хрыку, продай шкурки. А я пока в городе показываться не хочу.

– Нет уж, сегодня уже никуда не пойду. Ужин состряпаю праздничный. Медку достану, полакомимся.

Пока матушка готовила, я закончила с тушками и шкурками, всё убрала. Вымыла фартук, доски и ножи, наколола дров, наделала щепок и засунула мясо в коптильню.

У меня свой рецепт был: я не только эшнёвую щепу, но ещё и мородиновые веточки клала. А осенью – и травы всякие, но на исходе зимы их почти не осталось.

Закончив, пошла в избу, как на двор забежала испуганная Лорка.

– Зой, там того!.. – вытаращила она на меня глазищи. – Ты чего?

– Чего? – нахмурилась я.

– Волосы чего отрезала? – ошарашенно заморгала она. – И чего они у тебя странные какие? Не чёрные…

– Долгая история. Ты чего сказать хотела?

– Того! Беда! – взволнованно задышала она. – Покойник…

Я нахмурилась. Какое дело соседке Лорке было до карона Альтара?

– Какой покойник? – на всякий случай уточнила я.

– Дак деда Абогара кабальд затоптал. Насмерть.

От ужаса у меня похолодели и онемели руки.

– Не дури… – осипшим голосом сказала я.

– Да чтоб мне духи язык узлом завязали! Правду говорю! Пойдём!

Но я словно к месту приросла. Куда теперь идти? Изба, в которой мы жили, принадлежала деду Абогару, и теперь нас с матерью выставит прочь его внучатый племянник. Он раз в месяц приходил, проверял, жив ли его родственник, да отсыпал тому на пьянку. Чтоб поскорее в могилу свести.