Она ушла, оставив меня наедине с этой убийственной правдой. Мои руки, мой главный инструмент, были бесполезны. Моя мастерская уничтожена. Мой план рухнул. Я сидела, глядя на свои забинтованные ладони и чувствуя, как меня затапливает ледяное, беспросветное отчаяние.

Дверь снова тихо скрипнула. Я думала, это опять Лея, и уже хотела резко ее оборвать, но на пороге стояла Герта. Лицо ее было, как всегда, непроницаемым. Она молча подошла ко мне.

— Это вам, миледи, — тихо сказала она.

Она протянула мне небольшой, туго свернутый листок пергамента.

— Что это? — хрипло спросила я.

— Пришло с утренней почтой для поставщиков, — еще тише ответила Герта, оглядываясь на дверь. — Кучер леди Кассиан передал нашему конюху. Просил отдать лично вам, когда лорд не будет видеть.

Герта вышла так же тихо, как и вошла, оставив меня наедине с тугим свитком пергамента. Пальцы, скованные бинтами, не слушались, превратившись в неуклюжие культи. Мне стоило немалых усилий, чтобы подцепить край листка и развернуть его. Почерк был ровным, каллиграфическим, но торопливым.

«Леди А.

Ваш подарок пришелся ко двору. Спрос превышает предложение. Если будете в торговом городе Нордхолле, найдите в лавке «Золотой перепел» торговца шелком по имени Йонас. Скажите, что вы от «Леди К.» с «особенным заказом». Он будет знать, что делать. Не медлите. Железо нужно ковать, пока горячо.

Сожгите это».

21. 29

Я поднесла уголок пергамента к пламени свечи. Бумага нехотя задымилась, потом почернела и вспыхнула, скручиваясь в хрупкий черный пепел. Я наблюдала, как последние слова исчезают в огне, и осторожно развеяла остатки. Записка была уничтожена, но ее содержание навсегда врезалось мне в память. Мой план не рухнул. Он просто перешел на новый, более опасный уровень.

Следующая неделя превратилась в странное, тягучее затишье перед бурей. Герта каждый день молча меняла мне повязки. Боль от ожогов утихла, сменившись сперва нестерпимым зудом, а затем ощущением стянутости. Когда спустя несколько дней Герта наконец сняла бинты, я увидела под ними гладкую, нежно-розовую, уязвимую кожу. Мои руки, мой главный инструмент, возвращались ко мне.

Лея, верная своей роли заботливой сестры, каждый день пыталась вытащить меня на прогулку, щебеча о пользе свежего воздуха для меня и ребенка. Я соглашалась, но раз за разом вела ее не по парадным аллеям с их идеальными клумбами, а к хозяйственным постройкам, ссылаясь на то, что мне скучно сидеть в четырех стенах.

На самом же деле я вела разведку. Днем я была леди Арден, а мысленно — шпионом, собирающим информацию. Я наблюдала за прачками. Они часами стояли у огромных тазов, держа руки в едком отваре вервеска, а затем с силой натирали белье моим грубым хозяйственным мылом. Я видела, как одна из них, молоденькая девушка, морщится от боли, когда мыльная вода попадает на трещинку у нее на костяшке. Кожа на их пальцах грубела, сохла и трескалась до состояния коры.

Я видела, как на кухне поварята оттирают жирные медные котлы речным песком, жалуясь друг другу на цыпки и вечную сухость. А старый садовник, которому я пожаловалась на «скуку», с радостью поделился своими секретами. Под предлогом создания ароматного саше для белья, я выведала у него все, что мне было нужно. Он рассказал, что сок из лепестков розы сорта «алая королева» высоко ценится за то, что убирает красноту и раздражение, а настой из ночного «луноцвета» знахарки веками использовали, чтобы делать кожу бархатистой и нежной.

Информация ложилась в мою голову, как недостающие кусочки мозаики. Пока мои руки заживали, мой мозг лихорадочно работал. Я мысленно составляла рецепт идеального увлажняющего и заживляющего крема, который мог бы стать еще более ценным и желанным товаром, чем мыло. Основа — целебное масло инеевых ягод. В него я добавлю эфирные масла из «алой королевы» и «луноцвета». Первыми, кто опробует мой крем, будут прачки. Их измученные руки — лучшее доказательство эффективности.