Я не знала, как долго пробыла во тьме. Какое-то время ничего не происходило. Я была нигде. И ощущала себя абсолютно никем. До тех пор, пока тьму резко, в каком-то яростном порыве не разогнал ослепительный свет.

Он безжалостно ударил по глазам, и в то же время где-то совсем рядом зазвучал глубокий бас, который я так давно не слышала, но который намертво въелся в память.

Я не забыла дедушку. Никогда не забывала ни его голос, ни пронзительные голубые глаза, в эту самую секунду смотрящие на древнюю табличку из известняка с высеченными на ней глифами.

— Погляди, Лу. — Дедуля коснулся поверхности таблички пальцем, обтянутым тканью перчатки. — Этому артефакту более двух с половиной тысяч лет. Ты только представь!.. Почти три тысячи лет! Мы сейчас смотрим на наследие древнейшей цивилизации ольмеков. Вполне возможно, что ольмеки были первой цивилизацией в западном полушарии, разработавшей систему письма. Представляешь? Как думаешь, знали ли они, что в далеком две тысячи втором году от Рождества Христова кучка ученых отыщет их таблички и разберет письмена?

— Думаю, они хотели, чтобы будущее знало об их существовании, — ответила маленькая я.

В то время мне было шесть лет. И я помнила этот момент четче, чем любой другой.

Тогда моя мама лечилась от глубокой депрессии после утраты мужа, и ей стало все равно, что происходит с ее ребенком. Заботу обо мне возложил на себя дедуля, которого можно было так обозвать лишь потому, что по своей сути он был для меня дедушкой. На деле же Марио Эвора Сото был человеком в самом расцвете сил. Пятидесятилетний мужчина быстро стал завидным холостяком в археологическом центре Мексики, где ни одна молодая девушка не оставляла его — моего дедулю с крепким телосложением, развитой мускулатурой и широкими плечами — без внимания. Он был здоров как бык и умен, как Клавдий Птолемей, который являлся для него кумиром.

В детстве я не особо понимала, каким популярным был мой дедушка в мире археологии и мире женщин. Только спустя несколько лет, когда подросла, разглядывая старые снимки со зрелым красавцем и его неугомонной внучкой, я поняла, что с такой внешностью он покорил бы даже современный мир и часто мелькал бы на обложках журналов.

Но несмотря на весь свой шарм, прекрасное чувство юмора, доброту и безумную тягу к исследованию прошлого, спустя год после открытия древней письменности, в котором он принял участие, дедулю подвело его «отличное» здоровье. Инсульт прямо на рабочем месте. Меня не было рядом с ним в его последние минуты: вместе с няней я навещала маму в лечебнице Испании.

Еще одну смерть мама не вынесла. Ее состояние совсем ухудшилось, и вскоре после похорон дедушки я оказалась в детском доме. Пробыла там, правда, недолго: нашлись люди, которые смогли стать для меня новой семьей.

— Знаешь, почему я стал археологом?

Как-то раз, до всех самых страшных событий в моей жизни и приемных родителей, мы с дедом сидели в теплой гостиной уютного домика, построенного на скалистом берегу тихоокеанского побережья Мексики. В камине потрескивали поленья, в комнате, отделанной деревом, витали запахи кедра, дыма от элитных дедушкиных сигар и резковатый аромат дорогого алкоголя, бутылки которого создавали настоящую коллекцию в большом шкафу у стены.

— Почему?

Я не оторвалась от своих кукол, в которые играла на полу, расположившись на широком ковре. Но тем не менее всегда внимательно слушала то, о чем говорил Марио. Даже когда его слова были бредом пьяницы.

Дедуля потянулся за сигарой, сидя в хозяйском кожаном кресле.