– Не знаю, – рассеянно ответил Хрис. – Кажется, я упал.

– Зачем? – с умным видом спросил Моби Дик.

– Нечаянно качнулся и упал…

– Почему?

– Мне показалось, что я упал в туфлю.

– Но для чего?

– Да не знаю я!

– Ладно, для тугих, – вставил Зверобой, – переиначим вопрос. С какой целью?

Внезапно за всей ватагой раздалось решительно:

– Эй! Хватит донимать его.

Толпа расступилась. Всадники послушно потянули за вожжи, пропуская вперёд девочку. Хрис замер, поймав взглядом её золотистые пряди и округлое лицо. Дивчина оказалась долговязой, худощавой, лет двенадцати, с особым искрящимся взглядом и удивительно покатыми плечами. Она единственная из всего сборища оказалась обута в тугие фаянсовые башмачки. На её сухом тельце висела майка и комбинезон из вискозы, крепко перетянутый разноцветным кушаком. На секунду пришлому даже показалось, что это были колготки.

У Хриса спёрло дыхание само собой, от испуга он отступил и пристально оглядел незнакомку. Если бы его Гресс дожила до своего двенадцатилетия, то она непременно выглядела бы так: с мягким контуром щёк, высоким лбом и глубоко залёгшейсиневой в глазах.

– А ты, – девчонка обратилась к нему, – лучше не виляй. Тебе имя придумать нужно, иначе мы сами его придумаем.

– Какое-нибудь дурацкое, – прыснул от смеха Моби Дик.

– Да! Прямо как у тебя! – взорвался хохотом Зверобой. Моби Дик тотчас перестал изгаляться и понурил голову.

– А как тебя зовут? – обратился Хрис к девочке.

– Астинома, – угрюмо ответила она, а затем неловко добавила: – Я получила это имя, но не могу вспомнить где.

Хрис задумался. В какой-то особливо ясный миг ему пришла мысль, что вокруг засело крепкое марево, и всё это ему снится. Однако, с силой ущипнув себя за предплечье, он благополучно отложил эту идею в сторону. Тогда где же он очутился? Почему сердце его затаилось в смутном чувстве при виде Астиномы? И как же ему, в конце концов, выбраться отсюда?

– Я ищу путь домой, – пробормотал Хрис.

– И где же твой дом? – полюбопытствовала Астинома.

Хрис ответил не сразу. Стиснул ровные пальчики, вспомнил их былую – или грядущую – узловатость, а затем пристально осмотрел собравшуюся ватагу.

– В Итаке. Мне нужно на Итаку, – задумчиво заявил он, но заметив, как ребятишки стали по одному расходиться, поспешно выпалил: – Нет, не так! Я должен вернуть домой одного дорогого мне человека.

– Мы спросили, как тебя зовут, а не зачем ты здесь, – усмехнулся Зверобой.

– Подожди! Не мешай ему, – пожурила того Астинома. Затем голос её смягчился, и она шагнула ближе к Хрису. – Как нам звать тебя?

– Я Одиссей, – представился гость.

Астинома пытливо осмотрела Одиссея, а после тонкие губки её растянулись в улыбке. Одиссей подивился тому, как вдруг оказался с ней одного роста.

Его Астинома, разумеется, выросла, окрепла, но не утеряла детскую нежность в глазах и лице. Да и он, очевидно, вдруг уменьшился. Но с чего бы?

"Я умер. И это чистилище", – резюмировал Хрис в голове.

– Пойдём, Одиссей, – мягко произнесла Астинома и, клавши руку на сутулое мальчишеское плечо, повела в сторону берега. Он вздрогнул, когда ощутил, как мурашками по руке его разлилась благодатная прохлада. Ему вдруг подумалось, что это вовсе не чистилище, а уже сам рай. Но за что? Астинома же терпеливо начала: – Ты выбрал имя, и теперь состоишь в нашей шайке. Почти ни у кого из нас нет ни отцов, ни матерей, мы впитываем их тени с небес и объятия с земли. Однако! – Астинома выставила вперёд пальчик. – У нас есть мы: братья и сёстры. Мы друг другу за опекунов и кормильцев, за друзей по бедам и товарищам по войне.