– Не зови меня совой.

– Сегодня не буду, – проявила я покладистость. – Вернёмся? А то ты поесть не успеешь…

Руки, обнимающие плед, разжались, и я поспешно шагнула в сторону.

– Всё должно быть не так, – сказал сыч мне в спину, заставляя обернуться. Шагнул следом, с явственным сожалением покидая смотровую площадку. Подошёл, подхватил ладонь, потому что дальше начинались ступеньки, а темнота вокруг разлилась чернильная. – Мне безумно приятна твоя забота и твоё желание помочь снять заклятье. Когда ты так веришь, и у меня сомнений не остаётся… Но за моей проблемой ты забываешь о своей.

Мы выбрались обратно на внешнюю галерею, Рене придерживал мой локоть, отлично ориентируясь в кромешной темноте. Я видела лишь его силуэт и тыквенно-жёлтый мерцание: впервые обратила внимание, что его глаза светятся в тьме.

– О которой?

– Я не согласен с твоим сроком жизни, лиро. Рано смиряться! Мы… Я из-под земли достану грамотного целителя, который сможет тебе помочь. Я не верю в неизлечимость твоего недуга.

– Лиро – что это? Или кто?

За отвлечённым вопросом я старалась унять разошедшееся сердце. Так хочется окунуться в новую надежду, слыша такую страстную уверенность!

– Это... ­– Рене очаровательно запнулся. – Обращение к девушке, женщине, принятое у нас. Вежливое. Ты должна жить, ласточка. Долго-долго. Я хочу, чтобы ты жила.

– Я живу, – буркнула я. – И просила же: никаких ласточек.

Рене остановился, мне показалось, снова прислушался к чему-то. Да, попасться на глаза слугам совсем не хотелось. Они должны спать в это время, но ничего нельзя исключать. Но показалось, что сыч обратился в сторону башни, с которой мы только что спустились.

– Что такое? – не выдержала я.

– Показалось, – рассеянно отозвалась темнота.

– Рене, давай так… Сначала решаем вопрос с возвращением тебя в тебя, а потом уже разбираться с моими недугами. Не думай, что я не хочу исцеления и другой жизни. Хочу. Но боюсь обнадёживаться. Прогулка-то тебе понравилась хоть немного? – перевела я тему, цепляя на лицо улыбку.

Он крепче сжал мою ладонь.

– Больше, чем немного.

Лично мне казалось, что прогуляться человеком в замковом саду было бы гораздо приятнее. А ещё лучше днём, когда видно клумбы, дорожки, лесенки и перекинутые через ручеёк мостики. Но уж как есть.

Пройдя почти всю галерею, я остановилась у последнего арочного проёма, чтобы снять плед. Рене понятливо принялся помогать, молча и сосредоточенно. Я чувствовала случайные касания пальцев, по звукам только догадывалась, как он складывает мягкую тёплую ткань. Подняла меховой ворот жакета, пряча от вечернего холода подбородок.

– А как будет вежливое обращение к мужчине по-вашему?

– Что? – рассеянно отозвался сыч.

– Лиро – к женщине. Почтительно, ты вроде это имел в виду. К мужчине так же или свой вариант?

– Лирэн, – тихо сказал Рене.

Птичьи глаза во мраке так и светились.

– Лирэн, – я попробовала новое слово на вкус. – И я могу обращаться так к тебе?

– Я был бы очень рад, – раздалось возле самого моего уха. Голос у него сделался странный. – Дэри, я… Можешь потом мне врезать.

– Заче…

Мой затылок обхватила прохладная ладонь, и я вдруг близко, очень близко, нос к носу оказалась к вельвинду. Вторая рука обхватила за плечи, а я свои даже поднять не успела. Первое прикосновение губ оказалось вопросительным, тихой просьбой, но только самое первое, очень короткое. Я ошеломлённо вдохнула, а Рене, немедленно этим воспользовавшись, поцеловал по-настоящему.

Что-то с мягким шелестом скатилось к ногам. Наверное, плед.

Оттолкнуть удалось не сразу: полностью поглощённый процессом, моих жалких попыток сыч не замечал, а моей единственной, впрочем, совершенно неуместной и бессвязной мыслью было, что поцелуй, оказывается, бывает приятным. Сколько-сколько этот крылатый-бескрылый просидел в своей птице? Вот же…ррох!