Селяне бычились, клонили головы к земле, ничего не отвечая на обидные, но справедливые слова младшего воеводы.

–Да что там думать, мужики! – возвысил голос один из них, зажиточный, в добротном сермяжном армяке и мягких сапогах с короткими голенищами. – Ополчаться нам сам Бог велит. Бить челом перед воеводами о даровании оружия с обещанием держать его крепко, а латинян лупить так, чтобы из них пух и перья летели.

–Кто таков? – обратил внимание Голохвастов на оратора.

–Клементьевские мы, воевода! Никон Шилов, – в пояс поклонился мужик.

–Хорошо сказал, Никон. Поручаю тебе подворье монастырское обойти, с народом поговорить, сделать роспись селян, охочих до драки с латинянами. Сегодня к полудню повелеваю собраться у Конюшенной башни – там посмотрим, что вы за вояки…

***

Внимательно выслушав речь Голохвастова, архимандрит отошел от окна княжьих покоев, выходящих на площадь, и чинно присел за стол напротив хмурого Долгорукова.

–Вот и слава Богу, – перекрестился Иоасаф. – Не было бы счастья, да несчастье помогло. Озлился мужик, затаил обиду на ворога, теперь не отступится. Будет твоему войску пополнение…

–Ты, отче, мне так и не ответил, – пропустил воевода мимо ушей слова архимандрита. – Что за воев видал я сегодня на стенах? Кто они, и пошто такие гордые, что ни единым словом меня, осадного воеводу, не удостоили?

–Чашник это наш монастырский, Нифонт Змиев, с братией, – нехотя ответил архимандрит, – а не говорит, потому что принял обет молчания. Хватает тех, кто языком, как помелом, чешет…

–Ты мне, отче, зубы не заговаривай, – вспылив, вскочил на ноги Долгоруков, – этот чашник со своей манипулой у меня на глазах казачью полусотню к праотцам отправил. Луки у них княжеские. Владеют ими мастерски. Каждый на сотню шагов белке в глаз попадёт. Мы вроде заодно тут сидим, а ты от меня охабишься23. Негоже так…

Архимандрит подошел к воеводе вплотную. Долго изучающе смотрел ему в глаза.

–Нифонт Змиев – чашник наш. Тут я, княже, тебя не обаживаю…24 Он же – голова полка нашего чернецкого.

–Что за полк? Почему его нет в росписи?

–Великий князь Василий, именуемый Тёмным, повелел распустить полки монастырские, созданные трудами преподобного Сергия. Убоялся заговора великий князь. Уступил сладкоголосым латинянам италийским, вот и порушил созданное предками его – великим князем Дмитрием Донским да игуменом Радонежским…

–И что ж, не распустили? – хмыкнул воевода.

–Так нет полка, – одними глазами улыбнулся архимандрит, – есть стража монастырская и отставные стрельцы, по их увечью и старости царём на содержание в монастыри отправляемые, с денежным жалованием по 1 рублю 30 алтын, да хлебное, по четверику толокна и гороху…

–Хорошо, – кивнул воевода,– не время нынче сказки25 разбирать. Главное – крепость оборонить, а кто и когда опалу учинил – то не моё, а царское дело. Но обещай, отче: не далее как завтра покажешь мне все свои военные секреты, что по уголкам монастыря попрятаны. Чувствую, удивишь меня, и не раз…

***

–Посторонись, – зычно прокричал возница, и тяжело нагруженная телега с капустными кочанами вплыла на монастырское подворье. Ивашка с Игнатом еле успели отскочить в сторону, едва не уронив свои импровизированные носилки и чуть не сбив двух монашек, в которых Ивашка сразу узнал государыню Ксению и её наперсницу, инокиню Марфу, в миру – княжну Старицкую, королеву ливонскую.

–Куды прёшь, остолбень! – замахнулся на обомлевшего писаря следовавший перед монахинями слуга.

–Силантий, угомонись, – властно приказала ему успевшая отпрянуть Ксения и, потянувшись к лежащей на носилках Дуняше, спросила: – Кто это?