Просто плавленый сыр в разгуле технологического процесса. И тогда еще с перцем. Сравнение, разумеется, из моего настоящего…

Водка обволакивала. Туманила. Согревала. И холодный плащ больше не казался таким холодным. И серое небо – не таким уж серым. Просто пасмурным. Зима все-таки.

– Ладно! Говорят, о мертвых или хорошо, или ничего, – сказал Пашка, закуривая. – Какой бы он ни был, а его уже нет.

– Не можем же мы поминать совершенно молча, – резонно возразил Алик.

– Молча не можем, – согласился я.

Мы замолчали. Паша в тишине долил по стаканчикам остатки водки. Мы выпили. Алик достал из портфеля вторую бутылку. Не спрашивая, скрутил пробку.

– Ты разве не за рулем? – удивился Пашка.

– Это ты за рулем, – сказал Алик.

Паша подумал и кивнул. Как сотрудник милиции он мог ездить по городу без оглядки на ГАИ.

Вторая бутылка нас оживила. Я рассказал анекдот про политиков. Пашка рассказал анекдот про ментов. Мы посмеялись. А что, не плакать же нам, похоронив Витька? Впрочем, сильно ржать на кладбище все равно не хотелось. Я не утверждаю, что это неприлично, мне вообще непонятны эти церемонии с мертвыми. Просто по-дурацки выглядит. Дураки гогочут на поминках, все остальные – после… И кто правее?

Вторая бутылка тоже кончилась быстро.

– Добавить бы надо, граждане, – предложил Пашка.

Я покосился на него. На крупном лице – обычная невозмутимость, но глазки уже поблескивают. Помню, еще в школе эта его невозмутимость в критических ситуациях плавающего у доски ученика очень раздражала учителей. Им казалось, что он над ними издевается таким хитрым образом. Сейчас, думаю, его невозмутимость раздражает милицейское руководство. Тоже понятно. Когда кто-нибудь смотрит, словно всяческая суета вокруг вообще не стоит его внимания, это нервирует. Особенно тех, кто суетится. Флегматики вообще живут проще, но им этого никогда не прощают.

– А служба? – съехидничал Алик.

– Перетопчется. Я теперь сам себе начальник.

– Даже так? А ты кто сейчас? – спросил я.

– Майор. Зам. по розыску в отделении.

– А перспективы?

– Да ладно тебе…

– Ну все-таки?

– Подполковничья должность, – объяснил Пашка. – Так будем добавлять или как? Знаю я тут одно место…

Конечно, майор. Вечный опер. Кем ему еще быть?

Здраво рассуждая, для сорокалетнего мужика погоны с одной звездочкой – не бог весть какая карьера. Мне доводилось встречать милицейских генералов моложе его. Впрочем, в Пашкином случае уже то хорошо, что не капитан. Его начальство, видимо, все-таки понимает: честных ментов тоже нужно беречь. И время от времени повышать в звании. Хотя бы как реликтовые экспонаты или демонстрационные образцы для школы милиции. Я знаю Пашку, я уверен, что он так и не научился брать взятки. Да и другими служебными привилегиями, вроде бесплатных обедов в поднадзорных кафе, пользуется тоже без энтузиазма. Нет, такие не становятся генералами. Система может таких терпеть, но никогда не продвинет поближе к кормушке. Я знаю Пашку и знаю систему.

Конечно, мне по роду работы приходится сталкиваться с другими ментами, со всякими налоговиками и борцами с экономической преступностью. А эти, понятно, жрут в три горла и гребут в четыре руки. Но, думаю, у них в розыске так же. Система – всегда система, вне зависимости от уровня взяток.

– Впрочем, был разговор. Там… – вдруг сознался Пашка, показывая пальцем в небо. – Выпрут меня скоро, похоже…

– Куда? – не понял Алик.

– Не куда, а откуда! Объясняю еще раз для своих сообразительных однокашников: выпрут из органов на пенсию по выслуге лет. По подозрению на оборотня в погонах.