!
Лучше буду снова и снова
спящих братьев лаем будить,
чем в тени креста золотого
среди римских дворцов бродить!
Лучше буду я псом в Сионе,
в этой бедной стране больной,
где сидит Самаэль[61] на троне,
и народ ему служит мой.
Тут моё пророчество взвесят,
как товар на базаре, тут
вместе с истиной ложь замесят,
тут камнями насмешек бьют.
Ибо жив в Сионе лукавый
дух Бердичева и Варшавы[62].
Но когда страна на изломе,
сердце родины – как утёс…
Не пророк я здесь, в моём доме —
я всего лишь дворовый пёс.
«Что делаю я в низине?…»
Что делаю я под оливой
в тени замшелых надгробий?
На родине мне тоскливо:
ищу я в земной утробе
царей и героев скрытых,
осмеянных и забытых.
Пророчество – вопль немой:
оно, как грязь у обочин
Кто суетой озабочен,
зачем им пророк живой?
Свои провожая дни,
не чуют, как овцы, они
грядущего дня резни…
Как чёрный коршун, беда
пришла на охоту сюда.
Проклятие губит край,
и полумесяц кровавый,
как серп, покрытый отравой,
снимает свой урожай.
Горящий Магендавид!
«Один я пока ещё гневаюсь здесь…»
Один я пока ещё гневаюсь здесь.
Я боль и горечь в стихах излил.
Но из колодца, откуда пил
я горечь эту, рождавшую гнев,
выпьет завтра другой поэт:
как лезвие, выйдет из уст напев…
Поцелуй грядущему и привет!
Из цикла «Семь осколков гранита»
«Обречён, кто живёт без меча и доспехов в Содоме…»
Обречён, кто живёт без меча и доспехов в Содоме,
и уверен, что стены крепки в его доме.
Ибо горе народу тому, когда ярость подходит к порогу,
матерям и младенцам, и Дому, где молятся Богу.
Горе мёртвым, чья кровь липнет к вражьим колёсам,
и овечьим стадам, и прозрачным ручьям, и покосам.
Горе рекам его и колодцам с их сладкой водой.
Гнёздам птиц его пёстрых, садов плодоносных расцвету.
Горе любящим страстно и горе поэту.
Горе ниве, где Богом взлелеян побег золотой.
Горе гроздьям его молодым, горе струнам.
Если близится враг – нет укрытья ни старым, ни юным.
И поднимет тогда обречённый народ этот вой
в луже крови своей, как затравленный зверь полевой.
«Кто выходит с мечом за страну и народ…»
Кто выходит с мечом за страну и народ,
ценит жизнь больше тех, кто уходит от боя.
После слёз и прощальных объятий
рады солнцу бойцы и грустят на закате.
Потому что им жизнь дорога – и не знают они,
что их ждёт: возвращенье домой или тлен,
отдают они родине то, что дороже всего:
кровь из вен.
Весел каждый солдат – пусть изношен мундир,
он величьем борьбы не готов пренебречь,
ибо ради народа он вынул свой меч.
И не хлебом он сыт, опьянён не вином,
но немеркнущим светом Иерусалима.
Он не дрогнет, и клятва его нерушима,
отраженье Давида сияет на нём.
Таким был древний Израиль, вступающий в Ханаан.
Таков возрождённый Израиль в дни скорби и ран.
«Они с оружием пали……»
Они с оружием пали…
Их голос умолк.
Они были веселы, юны – отборный Давидов полк.
Просты, как пастух Давид: в походной сумке ломоть.
Тебе хвалу из гробниц они воздадут, Господь!..
Не смертный прах их тела укрыл.
Из этого праха был создан Адам.
И скалу, на которой высился Храм,
из такого же праха Бог сотворил.
От них приходит истина к нам.
Свет, идущий от их могил,
озаряет сияньем того, кто слаб.
И в душе у него умирает раб.
«То, чего не вернуть – нам дороже всего…»
То, чего не вернуть – нам дороже всего,
и в мелодии сфер скрыта тайна его;
то, что можно постичь – светит нашим глазам:
золотистым сиянием видится нам.
Мы – солдаты, пока наш порыв не угас,
наш сегодняшний день – поле брани для нас,