Марат слушал с интересом, притворным или настоящим. Его ведь устраивало, чтобы она и дальше разглагольствовала о постороннем. Ну то есть не совсем постороннем, но и не особо важном. И чем больше, тем лучше. Но сама она держалась из последних сил. Может, потому и стала вдруг многословной, что за болтовнёй легче было ждать, не замечая натужно растянувшегося времени?

Но ‒ нет, всё. Дольше ‒ никак.

‒ Марат, ‒ тихонько произнесла Галя, заглянула ему в глаза. ‒ Ты уже решил?

Они, наверное, полминуты, не отрываясь, смотрели друг на друга.

Неужели сейчас она услышит «нет»? «Нет, не решил. Нет, не хочу, не согласен, не могу». Но Марат кивнул.

‒ Хорошо, ‒ выдохнул, но не с твёрдой уверенностью, а с отчаянной храбростью, словно в омут бросался. ‒ Сделаем, как скажешь.

Не совсем этого Галя ждала, но ‒ что уж теперь?

15. 15

Алина мылась, а Лера сидела в комнате, рисовала, коротала минуты вынужденного одиночества. Она уже привыкла, что подруга жила у неё дома, в её комнате, почти постоянно находилась рядом. Это было даже прикольно и здóрово, ещё б причина оказалась другой, не связанной с болезнью тёти Гали.

Сквозь неплотно прикрытую дверь Лера слышала, как шумела в ванной вода, а ещё ‒ как папа несколько раз тяжело протопал туда-сюда, потом зашёл в родительскую комнату, недовольно высказал маме:

‒ Ну и долго она ещё собирается там торчать? Уже сто раз помыться можно.

‒ Гош, ну чего ты? ‒ привычно отреагировала мама, произнесла с миролюбиво-успокаивающими интонациями: ‒ Не так уж давно она и зашла. Да и тебе же не к спеху. ‒ Добавила с ласковой иронией: ‒ Ванная ‒ не туалет, терпеть не надо.

Папа шутку не оценил и, похоже, начал раздражаться только сильнее.

‒ У неё между прочим своя квартира есть и в ней своя ванная, ‒ напомнил как-то чересчур громко. Может, рассчитывал, что Алина в ванной его случайно услышит, сделает выводы. Но шум воды легко перекрывает любые голоса ‒ это точно. А вот до Леры прекрасно долетало каждое слово.

‒ Гош, ‒ по-прежнему миролюбиво протянула мама, ‒ ну ты вот сам подумай. Неужели Алине, чтобы помыться, в соседний подъезд бегать?

‒ Зачем бегать? ‒ хмыкнул папа. ‒ Когда можно прекрасно там и жить. Двенадцать лет ‒ уже не маленький ребёнок. Где не надо, они вон какие самостоятельные и взрослые. Особенно, когда дело любви да мальчиков касается. А тут, видите ли, за ней круглосуточный присмотр нужен.

‒ Может и не круглосуточный, но нужен, ‒ мягко, но уверенно возразила мама. ‒ Представь, каково это ребёнку ‒ сидеть в квартире одной, зная, что мама, скорее всего, к ней сюда никогда уже не вернётся. Особенно ночью.

Лера поднялась из-за стола. Вмешиваться в разговор родителей она не собиралась. Это, когда ты маленькая, легко забежать в комнату, встать между ними, потребовать в отчаянной решительности «Мама, папа, не ссорьтесь!» и тут же хлюпнуть носом, а то и пустить слезу. Тогда мама сразу бросится успокаивать, а папа просто молча удалится, на кухню или в туалет, и можно думать, что проблема решена и снова всё нормально. Но теперь Лера уже не настолько глупая и наивная. И хотя дома у них это довольно частая вещь ‒ родительские споры (папа раздражается, мама терпеливо выслушивает и пытается его утихомирить), привыкнуть к ним до сих пор не получается.

Она подошла к двери, предполагая закрыть её поплотнее. Тогда хоть и всё равно будет слышно, но не столь явственно, фразы сольются в глуховатый неразборчивый бубнёж. Но не закрыла, только ещё внимательней прислушалась.

‒ Ну, допустим, ‒ нехотя согласился папа, но в его голосе хорошо читалось ничем не перебиваемое сомнение. ‒ А потом, когда у Алинки матери не станет, ты, что, её себе насовсем заберёшь?