‒ У тебя кровь, ‒ прошептала Галя, заглядывая Марату в лицо. ‒ Как же теперь? Очень больно?

‒ Совсем не больно, ‒ со всей убедительностью заверил Марат. ‒ Фигня. ‒ Вытер кровь тыльной стороной ладони.

Она нашарила в кармане платок, протянула:

‒ Вот, возьми! Или пойдём ко мне. Надо же обработать. Перекисью или…

‒ Да ладно тебе суетиться, ‒ остановил Марат, отмахнулся беззаботно. ‒ Было бы из-за чего. И ты, что, не знаешь? Шрамы украшают мужчину.

У него губы разбитые, а он всё равно улыбался и шутил, а Галя, словно заворожённая, глаз от него не могла отвести.

Он ей и раньше нравился, но она в его сторону даже и не смотрела. Смысл? А тут посмотрела, и разглядела, и стало не оторваться.

‒ Ну, пока. Больше не ходи чёрт-те где, ‒ прощаясь, произнёс Марат, и Галя пообещала, прилежно и рьяно:

‒ Не буду.

И потом всегда верила, если чего-то случится, Марат появится непременно, и всё с ней будет хорошо. Вот и сейчас ‒ он же не пройдёт мимо. Но время текло, а Марат всё не звонил. Хотя она же сама его просила не торопиться, подумать, как следует. А он всё не звонил. День прошёл, и ещё один.

Сначала Галя, куда бы ни выходила из палаты, всегда брала телефон с собой, потом ‒ перестала. И ‒ надо же! ‒ он зазвонил именно в тот момент, когда её не было. И хотя имя высветилось на экране, она, стараясь сдержать чересчур громкие удары сердца, всё равно неуверенно уточнила:

‒ Да. Марат?

‒ Я, ага, ‒ подтвердил он. ‒ Слушай, Галь, я подъеду сегодня? В то же время, как ты говорила. С трёх же? Правильно?

‒ Правильно.

‒ Ну всё тогда. Не обещаю, что ровно в три, но подъеду. Точно.

Он, как всегда, был жутко занят, спешил. Подолгу находиться в одном месте и ничего не делать ‒ подобное он переносил с трудом.  Совсем не переносил. И когда вошёл в палату, убедившись, что никого посторонних нет, заговорил сразу с порога, ещё на ходу.

‒ Привет! Как ты?

‒ Как обычно.

Он приблизился, уселся на тот же стул.

‒ Слушай, Галь, ты можешь объяснить, что ты конкретно от меня ждёшь? Про «забрать» я понял. Но это же просто так не сделаешь. Ведь, судя по всему, по документам я ей никто. Значит, придётся какие-то справки собирать, разрешения. Все эти органы опеки. Там же много всего. Я узнавал.

Он узнавал. Про справки, про документы. Всё по-деловому. Однако совсем не торопился сказать, согласен он или нет.

‒ Будет достаточно, если ты признаешь Алину своей.

‒ Это как?

‒ Надо подать заявления в ЗАГС. ‒ Стоило прозвучать этим словам, у Марата брови дёрнулись, на мгновение сошлись, обозначив недовольную складку, но он быстро справился, а Галя не удержалась, улыбнулась, мотнула головой. ‒ Не бойся, не жениться. Другие заявления. На установление отцовства. От меня и от тебя. Сейчас-то, ты прав, в свидетельстве о рождении прочерк.

Теперь уже не удержался Марат:

‒ А отчество?

‒ Александровна. По моему папе, ‒ призналась Галя, опустила глаза. ‒ Извини.

‒ За что? ‒ Марат хмыкнул. ‒ Сам дурак. ‒ Сразу понял, что, кажется, не слишком уместно выразился, протянул неопределённо: ‒ Ну-у, то есть… ‒ Но в конце концов улыбнулся и честно заключил: ‒ Помолчу, ладно?

И опять он даже не намекнул на то, что Гале больше всего не терпелось услышать. Ни «да», ни «нет». Но, противореча собственным словам, то ли нарочно оттягивая время, то ли не давая ей возможности задать главный вопрос, спросил сам:

‒ А сейчас она где живёт? Одна?

И по имени Алину так ещё ни разу и не назвал.

‒ У подруги, у Леры, ‒ пояснила Галя, принялась рассказывать подробно. ‒ Она тоже из нашего дома, только из соседнего подъезда. Они ещё с детского сада дружат, а сейчас в одном классе учатся. Лерина мама Алинку сразу к себе забрала, как только я снова в больницу попала. Но там тоже всё непросто. Хотя Женя ничего не говорит, и Лера ничего не говорит, зато у Алинки-болтушки не держится. Папа у них не слишком доволен, что чужой ребёнок в семье. Ему и свой не особо в радость.