Горький, 10 февраля 1943 года

Жилой поселок, выстроенный на окраине города Горького одновременно с гигантским автомобильным заводом, с самого начала звался Американским. Такое название никого не удивляло, ведь и сам завод возводился американскими инженерами. И выпускались на нем машины по фордовской лицензии. Легковой ГАЗ-А – это «Форд-А», грузовой ГАЗ-АА – «Форд-АА». Пошедший в серию в 1936-м легковой М-1 – на самом деле «Форд-Б 40 А» модели 1934-го. Конечно, все эти машины улучшены и адаптированы к отечественным условиям, но в основе своей они повторяли американские прототипы и внешне от них отличались лишь деталями. Даже ранняя эмблема ГАЗа была вариацией на тему фордовской.

Все на ГАЗе понимали: такое положение дел вполне оправдано. Советская автопромышленность современного типа, можно сказать, и родилась вместе с ГАЗом. Огромный современный завод, оснащенный новейшим импортным оборудованием. Понятно, что вместе с технологиями в США закупали и лицензии на производство машин. Дешевле и проще, чем с нуля разрабатывать свои конструкции. Именно так за несколько лет удалось преобразовать советский автопром из полукустарного производства в мощную индустрию. Частью этого грандиозного преобразования являлся и Американский Поселок, внешне напоминающий пригород в каком-нибудь заокеанском мегаполисе, только построенный недалеко от приокского села Карповка. В одно- и двухэтажных крытых шифером домах с огромными прямоугольными окнами жили иностранные специалисты, работавшие на возведении завода, и советские инженеры. В домах этих было все, о чем только могли мечтать жильцы – от утеплительных матов из прессованного камыша, заложенных в стены и полы, до американских ванн и умывальников. В начале существования поселка в нем наличествовал даже собственный джаз-клуб, не говоря уже о магазинах, теннисных кортах, баскетбольных площадках и прочей инфраструктуре. Первые жильцы в поселке появились в апреле 1930-го. Правда, спустя семь лет число иностранцев в Американском Поселке сильно поубавилось. Да и сам поселок как-то незаметно превратился в Приокский, хотя по старой памяти его иногда еще продолжали звать Американским.

Липгарт жил здесь с самого начала своей ГАЗовской эпопеи, но сменил уже несколько квартир. До 1936-го занимал две комнаты в коммуналке восьмиквартирного дома, в 1937-м переехал в отдельную в четырехквартирном, а с 1938-го семья главного конструктора занимала половину большого коттеджа, к которому примыкал сад – гордость и предмет постоянных забот Липгарта. Во дворе дома располагались дровяной сарай с погребом, где хранились соленья и запасы, небольшой курятник с огороженным металлической сеткой загоном и волейбольная площадка. Ниже, по направлению к Оке, – коровник, где держали также свиней и уток. Участок сада, примыкавший к дому, был густо засажен гладиолусами, флоксами, ирисами, лилиями, пионами, георгинами и сиренью, радуя глаз разноцветьем. На огороде выращивали малину, желтую стручковую фасоль, огурцы, помидоры и картошку. Но сейчас все это пряталось под сугробами.

Выйдя из кабины полуторки, подбросившей его с вокзала домой, и отперев входную дверь, Андрей Александрович шагнул в настоянную теплоту большой трехкомнатной квартиры. В прихожей – обычный «порядок» семьи, в которой дети разного пола и возраста: зимняя обувка, гора пальто, шубеек и шапок на вешалке; подтаявший снег вокруг санок, прислонены к стене лыжи старшего сына Славы. Для одежды «гостей», а проще говоря, многочисленной родни, пришлось сооружать отдельную вешалку. После первых же бомбежек Москвы Липгарт перевез в Горький мать Адель Армандовну, тещу Ольгу Николаевну, сестру Татьяну с дочками: семилетней Галей, двухлетней Наташей и годовалой Машей, и сестру жены Елизавету с сыном. Ежедневно за стол садилось не меньше пятнадцати человек.