О чем он думал? Почему так долго смотрел на мое распростертое тело. Его взгляд заставлял чувствовать себя неловко и странно. Хотелось пониже натянуть подол рубахи, чтобы хоть коленки прикрыть. Несмотря на кромешный сумрак, было ощущение, что лорд Приграничья прекрасно различает в темноте каждый изгиб моего тела. Под кожей разлился жар и покалывание, будто в кровь подмешали острый перец.
И когда он вдруг резко наклонился, мое сердце подпрыгнуло к горлу. Забилось там тревожной дрожью, как маленький молоточек.
Но вместо того, чтобы грубо взять за плечо и потрусить Арэта внезапно подхватил меня на руки. Теплая ладонь обожгла нежную кожу под коленками. Лопатками чувствовалось сильное предплечье. Моя рука соскользнула с собачьего бока и безвольно обвисла.
– Почему же от тебя столько проблем, принцесска, – тихо прошептал химера, неожиданно нежно прижав меня к груди. Аккуратно уложил меня мягкую постель и прикрыл пушистым одеялом.
Сон рассеялся, словно дым. Я боялась пошевелиться и старательно притворялась, что сплю. Нервное возбуждение накатывало волнами, кидало в жар. Близость мужчины была непривычной, пугающей.
Арэта быстро стащил через голову рубаху, снял сапоги и лег рядом, сверху на покрывало. Дыхание забилось в груди стайкой всполошенных бабочек. Я наблюдала из-под ресниц за четким мужским профилем и забывала как дышать. В темноте его черты казались еще более строгими и суровыми. Но спустя несколько минут накатило понимание, что Арэте совершенно все равно.
Он лежал неподвижно, и глубоко дышал. Грудь вздымалась спокойно и размеренно. Я позволила себе тоже немного расслабиться. Огромная постель позволяла нам комфортно расположиться, не касаясь друг друга. Честно говоря, мне казалось, что между нами не меньше мере тридцати дюймов. Только присутствие полукровки ощущалось все равно, да так четко, будто мы прислонились друг к другу кожа к коже.
Под лопатками и коленками, где дотрагивались его ладони, жгло огнем.
Чувство стыда затопило горячей волной. Я ведь почти обнаженная перед ним. Он видел мои коленки, бедра. И что же теперь. Я считаюсь обесчещенной? Пожалуй, для Аллинов точно.
Это странное слово не раз мелькало в разговорах с леди Аллин. Как только ей доносили, что у меня пришли ежемесячные крови, опекунша забегала в мою комнату, тщательно осматривала простыни, а потом принималась за нравоучительную беседу. Хотя беседой это трудно было назвать...
– Если ты посмеешь, хоть раз посмеешь, себя обесчестить, опозорить нас, тебя привяжут к двум диким кобылицам и разорвут пополам! – Вопила она, потрясая испачканным бельем.
При этом, что означает “обесчестить” не объясняла. А когда мой дерзкий язык снова не усидел за зубами, и я спросила: “Как же мне понять, что меня могут обесчестить, если я не знаю что это такое?”, – леди Аллин побелев от злости, приказала меня держать на хлебе воде.
Наказание было не столь суровым как у мадам Дюваль или у мадам Кану, и я не особо расстроилась.
Потом мне по большому секрету служака Милли, жутко краснея и стесняясь, объяснила, что потерять честь, это провести ночь с мужчиной в одной постели. Чуть позже я уже сама сообразила, что имеется в виду нечто гораздо более глубокое, чем спать бок о бок. Но весть процесс представляла смутно.
Дыхание Арэты стало еще глубже и гораздо спокойнее. Я жадно прислушивалась к каждому звуку, готовая в любой момент вскочить. Но мужчине, судя по всему, было совершенно плевать на меня. Похоже, полукровка не понял, что я проснулась от его манипуляций, и это было очень даже хорошо. Молчать и притворяться спящей мне нравилось больше, чем спорить с ним.